Урановый рудник

— Это какой же дяденька? — поинтересовался Петров, щупая одной рукой подбитый глаз, а другой — ушибленный винтовкой затылок.

— Бородатый, который к нам из поселка пришел. Он хороший, добрый. Он медведя победил, а потом, потом…

— Где он?! — в один голос воскликнули все трое.

Вместо ответа девчонка упала на грудь стоявшему ближе всех подполковнику и заплакала — негромко, но горестно, как плачут обиженные взрослыми малыши.

Они все поняли без слов. Петров выпрямился во весь рост и сделал странное движение рукой пытаясь снять отсутствующую фуражку. Холмогоров снял шляпу, а немного погодя обнажил голову и Завальнюк. Они стояли, слушая рыдания Синицы, до тех пор, пока распростертый на траве у их ног Шелест не начал громко, бессвязно кричать. Тогда Завальнюк, встрепенувшись? полез за руль, а Холмогоров с участковым, кряхтя от натуги, уложили в кузов бьющегося в жутких конвульсиях Шелеста.

* * *

Освещенные солнцем скалистые берега пестрели разнообразием красок — темно-зеленой, лимонно-желтой золотой, карминно-красной, серой, оранжевой, серебристой. Стоял конец сентября, и тайга щеголяла в роскошном, расшитом золотом осеннем уборе, которому увы было суждено совсем недолго радовать глаз.

Темная вода несла навстречу золотые кораблики опавших листьев; крошечные, затененные пологом нависающих ветвей прибрежные пляжи были усеяны ими как старинными монетами. Воздух был чист и прозрачен до головокружения, и в нем ощущался горьковатый привкус наступившей осени.

Изрядно потрепанная, но еще крепкая дюралевая «казанка» пробивалась вверх по течению обмелевшей за время летней жары таежной речки, ловко огибая многочисленные отмели и пороги. Иногда лодку приходилось перетаскивать через камни волоком, и тогда пассажир трудился наравне с лодочником, хоть это и было ему в новинку.

Путь был долог, но он, слава богу, близился к концу. Отец Дмитрий, неделю назад назначенный приходским священником поселка Сплавное вместо погибшего при загадочных обстоятельствах отца Михаила сидел на носу лодки, любуясь дикой, не виданной прежде красотой здешних мест, и время от времени ловил на себе осторожные, полные жгучего интереса взгляды лодочника. Интерес этот объяснялся скорее всего обычным любопытством, испытываемым людьми далекими от религии при виде священника, идущего, скажем, по городской улице или выбирающегося из-за руля легковой машины. Как будто священнику не надо ходить в магазин и вообще перемещаться по планете; как будто священник — это какой-то экзотический зверь, коему положено постоянно пребывать в стенах церкви…

Отцу Дмитрию едва исполнилось двадцать семь. Был он невысок, худощав, ладно скроен и хорош лицом, волосы имел каштановые, чуть рыжеватые и красиво вьющиеся, а нрав — мягкий, добродушный, веселый и, по молодости лет, немного легкомысленный.

На безымянном пальце правой руки у отца Дмитрия скромно поблескивало обручальное колечко — батюшка был женат, да и как без этого приходскому священнику? На приход, особенно в таком отдаленном от цивилизации месте, как Сплавное, неженатых, за крайне редким исключением, не ставят. Вот предшественник отца Дмитрия, отец Михаил, как раз и был таким исключением, и что с ним стало?

Что именно стало с отцом Михаилом, новый батюшка толком не знал — знал только, что умер тот во цвете лет не своей, мученической смертью. Поговаривали даже, будто из-за него, отца Михаила, чуть ли не в самых патриарших покоях якобы разгорелся жаркий спор: то ли канонизировать усопшего батюшку, то ли, напротив, вовсе отлучить от церкви, хотя бы и посмертно. По слухам, поступившим из того же источника — весьма, впрочем, ненадежного, — решили оставить все как есть: помер и помер — упокой, Господь, его душу, — а насчет всего остального время покажет.

Всей этой болтовне отец Дмитрий не очень-то верил и расценивал эти россказни как сплетню. Известно, как такие слухи рождаются: обронил кто-то словечко, скажем, на церковной паперти в Барнауле или в Бийске, а старушки богомольные, которые от нечего делать целыми днями грехи своей молодости замаливают, подхватили и понесли, и каждая к услышанному словечку еще три от себя добавляет. Так вот и получается, что набьет себе человек шишку на лбу, а через неделю вдруг узнает, что голову-то он, оказывается, вдребезги расшиб, насмерть…

Да к тому же архиерей, благословляя отца Дмитрия на служение в приходе, ни словом не обмолвился о судьбе его предшественника. А раз сам архиерей промолчал, ничего не сказал, значит, не было в смерти отца Михаила ничего такого, что новому священнику нужно или хотя бы любопытно было бы узнать.