Урановый рудник

Отец Михаил лежал на койке, наблюдая за появлением в камере хозяина здешних мест — Кончара. Койка под отцом Михаилом была железная, скрипучая, самого что ни на есть казенного образца — не то больничная, не то казарменная. Пожалуй, все-таки казарменная, потому что вместо обычных спинок по углам ее торчали кверху металлические штыри, на которые, как помнилось батюшке со времен его армейской службы, можно было установить койку второго яруса. Эта казарменная кровать очень хорошо вписывалась в общую картину, отменно гармонируя с военной формой и армейским вооружением лесных людей; другое дело, что при всей своей гармоничности картинка получалась совершенно безумная, не лезущая ни в какие ворота и никак не поддающаяся осмыслению. Отец Михаил давно уже пришел к выводу, что понять, что это за место, в котором он оказался, ему без посторонней помощи не удастся, а помощи ждать неоткуда. Синица, единственный человек, который охотно вступал с ним в разговоры, родилась и выросла здесь и потому принимала все здешние странности как нечто само собой разумеющееся, вполне нормальное и даже единственно возможное. Она знала много слов, о значении которых отец Михаил мог лишь догадываться, но слова и понятия, с помощью которых можно было бы описать происхождение и первоначальное назначение этого военизированного дикарского стойбища, в ее лексиконе отсутствовали.

Охрана с отцом Михаилом в переговоры не вступала; за долгие дни и ночи, проведенные на скрипучей железной койке, батюшка устал строить предположения и догадки, и потому неожиданное появление в камере самого Кончара его не только встревожило, но и обрадовало. Конечно же, человек-медведь явился к нему не просто так, а с каким-то разговором. Разговор этот мог быть посвящен всего-навсего времени и способу предстоящей казни, но отца Михаила это не слишком пугало: он давно смирился с неизбежностью гибели и хотел лишь узнать, для чего, с какой целью Господь даровал ему эту отсрочку, не дав умереть в яме. Объяснить это мог только Кончар; батюшка ждал этого разговора и действительно обрадовался: приход Кончара означал, что он все рассчитал правильно, а не просто выдавал желаемое за действительное.

Кончар вошел в камеру, как обычно, в сопровождении двух вооруженных человек из своей свиты и первым делом одним небрежным жестом убрал автоматчиков из помещения. Те молча попятились, не спуская недобро поблескивающих глаз с распростертого на койке священника; дверь за ними закрылась, и батюшка остался один на один с Кончаром.

Великан с неизменной медвежьей шкурой на плечах приблизился к кровати. Двигался он легко и бесшумно, и отец Михаил снова подивился таящейся в этом громадном теле силище и координации движений. В Кончаре поражала не столько физическая мощь, сколько легкость, с которой он этой мощью управлял. В нем не было даже намека на медлительную бычью неуклюжесть, присущую некоторым очень сильным людям, — это был прирожденный боец, стремительный и ловкий. Ввиду этого отец Михаил оставил промелькнувшую было мысль о попытке, вскочив с постели, огреть Кончара по голове тяжелым табуретом с железным сиденьем. В принципе, он мог это проделать, ибо был уже далеко не таким слабым, каким старался выглядеть, однако Кончар явно принадлежал не к тому сорту людей, что позволяют просто так, за здорово живешь, лупить себя по башке предметами обстановки.

— Ну, здорово, борода, — с неожиданным дружелюбием произнес Кончар и, подвинув ногой ближе к кровати табурет, так и не ставший орудием нападения, с удобством на нем разместился. — Как самочувствие?

— А ты как думаешь? — нарочито болезненным голосом проговорил батюшка и на мгновение закатил глаза, будто бы от великой слабости. — Тебя бы, жулика косматого, к медведю в яму кинуть, ты бы тогда не спрашивал, как себя после этого чувствуют.

Кончар быстро оглянулся через плечо на дверь и снова повернулся к отцу Михаилу. На лице его, против всяческих ожиданий, появилась хитроватая, добродушная улыбка.

— А тебя, между прочим, никто силой в яму не гнал, — заявил он. — Ты сам туда полез, по своей воле. Скажешь, у тебя не было выбора?

— А по-твоему, это выбор? — сердито огрызнулся отец Михаил. Злость его была наигранной; на самом деле ему было чертовски любопытно узнать, с чего это вдруг Кончар так резко переменил свое отношение к нему. — Хорош выбор: драться голыми руками с медведем или задницу тебе лизать! По мне медведь лучше.

— Вот я и говорю: ты сам выбрал, — сказал Кончар.

— А я говорю, что ты обыкновенный жулик, — заявил батюшка. — То есть необыкновенный.

— Ну, будет, — даже не думая злиться, сказал человек-медведь. — Что ты лаешься, как баба? На тебя это совсем не похоже. От слабости, что ли?

Отец Михаил промолчал. Вообще-то, он избрал такую линию поведения именно для того, чтобы показаться слабым и раздражительным, как все больные, беспомощные люди, но сказать: «Да, от слабости», естественно, не мог — это наверняка показалось бы Кончару подозрительным.