Урманы Нарыма. Роман в двух книгах

Что дальше было? Охотник-промысловик Савушкин скользнул по полу ногами, ударился носом о кромку стола, потекла юшка на грудь, на рубаху… Не кипятился больше, но затаил обиду. Как это так, горячил он себя, зять тестю, отцу, посмел кровь пустить?! Дерзость неслыханная! Позор!.. На светлую голову потом поразмыслив, Хрисанф Мефодьевич понял, что позор-то пал больше на его башку, чем на Игнахину. Но таился, молчал — не каялся. Ничего не сказал даже Марье. А та все пытала, почему дети к ним в дом перестали ходить? Почему дочь Галина внучат к бабке не водит? Спрашивала Марья у мужа, спрашивала, да ничего не выведала… И Михаилу он не сказал ничего. А чего бы таиться, скрытничать? Упряма башка у чалдона! Спустил бы пар, попросил у Игнахи прощения — и кол на той ссоре вбил.

Но не выходит пока раскаяния. В чем-то не может переступить себя Хрисанф Мефодьевич. Через колодину, через пень в лесу проще перешагнуть, чем самому себе укорот сделать.

Так и не спал до полуночи, ворочался Савушкин.

4

Буровой мастер Калинченко не уставал говорить в свое время о ненадежности устаревших станков и замене их новыми. Голос его звучал не один год с трибун депутатских сессий в области и Москве, на конференциях и активах. В балке ли за чаем, на буровой ли площадке в лютый мороз, при опрессовке ли скважины он повторял:

— Скорее бы нас сняли со старой клячи и посадили на доброго рысака!

С первых же дней своего появления на буровой Михаил Савушкин благодарил судьбу, что она свела его с таким человеком, как Калинченко. В упорной, изнурительной работе шли месяцы, годы, вышка передвигалась с одной разбуренной площадки на другую, люди в бригаде менялись (не все вахтовики выдерживали суровую, полукочевую жизнь), но Михаил в теплый угол не рвался, о легкой ноше не помышлял, хотя с профессией дизелиста мог найти себе место и поуютнее, скажем, механиком на каком-нибудь речном судне.

Что держало его в таежной глуши, среди машинного грохота, лязга железа, опасности? Деньги? Или, может, романтика открывателя нефти?

Какая романтика в том, когда изо дня в день жилы тянуть из себя приходится! И деньги «середине», как выражались бывалые нефтяники: коэффициент не тот, что на настоящем Севере, в том же, сказать, Нефтеграде, в Тюмени, где-нибудь в Ханты-Мансийске. Вот что, пожалуй, верно, так это врожденное у Михаила чувство привязанности к урманам, пусть и иной, чем у отца, Хрисанфа Мефодьевича. Тот тайгу знает с одной стороны — с промысловой. Отца не корми, не пои, а дай ему зверя выслеживать, добывать «дикое мясо», пушнину. В отличие от отца, Михаила не праздно занимал вопрос: где и сколько чего таит в себе эта земля? Где они, нефть и газ? Как скорее добраться к тем запасникам под семью печатями и замками, извлечь на белый свет то, без чего жить человеку в наш век невозможно?

Теперь, когда он прикоснулся к разведке недр, интерес взбудоражил воображение. Иногда из-за этого тоже ладом не спалось, как не спится иной раз отцу. И когда так бывало, приходил по утру он к Калинченко, заводил разговор.

— Не беспокойся, наше от нас не уйдет, — ободрял любопытного человека буровой мастер. — Нам побольше бы дать продуктивных скважин, нащупать пласты «пожирнее». Нефть, конденсат, газ после начнут извлекать добытчики. Я слышал, что службу эту, как только Миннефтепром посадит здесь нефтегазодобывающее управление, возглавит Николай Филиппович Мержин. Этот умеет маховики раскручивать. Знаю его по Нефтеграду…

Калинченко долго, тепло смотрел в таких случаях на дизелиста и улыбался. Михаил Савушкин уходил довольный, останавливался у входа в машинное отделение и вслушивался в здоровый, мощный рокот. И опять думалось, что Калинченко тоже из «силовых мужиков», ровный, спокойный в словах, расторопный в работе. Это не буровик Харин — первый мастак орать да трясти кулаками. Калинченко вызывал в душе Михаила гордые чувства, а Харин — зубовный скрежет.

Последнее время дизелист реже стал видеться и с Хариным, и с Калинченко. На Кудринские месторождения пришли, наконец, буровые станки с электрической тягой. Одолев многие сотни верст, прошагали сюда опоры высоковольтной линии, к каждой буровой вышке пробросили кабель. С введением этого новшества отпала необходимость гонять день и ночь дизельные установки. Сократились числом и дизелисты. На буровой оставался дежурить один моторист на случай, если вдруг кабель пробьет или выйдет из строя подстанция. Тогда и выручат дизели, местная электростанция.