Урманы Нарыма. Роман в двух книгах

Всякий раз выходя от Латунина, Мержин выносил с собой два острых ощущения: подъем духа и тяжесть новых забот. Николай Филиппович видел большую поддержку секретаря обкома, надеялся на нее без сомнений и колебаний. Эго вселяло веру в успех, побуждало к действию. За годы работы с Латуниным Мержин никогда не давал ему пустых обещаний, а что обещал — выполнял, каких бы усилий это ему ни стоило. И соглашаться не торопился, не выверив точно ответа. А под обаяние Викентия Кузьмича попасть было легко, и многие руководители на этом горели. Иной согласится, наобещает, груздем назовется, а в кузов потом лезет с плачем. И в личных беседах, и на бюро Мержин нередко вступал с Викентием Кузьмичом в доказательный спор, отстаивал сугубо свое пристрастное мнение. За это битым он не был, а пожуренным — частенько. Однако последние годы спорить с Латуниным ему становилось трудно: хмуро смотрел на него Викентий Кузьмич, когда Мержин «играл», выражаясь языком биржевиков, на понижение, доказывая, что повысить нефтедобычу по объединению в короткий срок сразу на несколько миллионов тонн не удастся. Шли в ход расчеты и веские доводы, Викентий Кузьмич кивал, резко встряхивал седину со лба и смотрел на генерального директора с укором. В таких случаях Мержину лучше было бы провалиться на месте, чем выносить пронзающие, с зеленоватым блеском латунинские глаза. Тут бы и дать обещание, тут бы и согласиться, но язык прирастал к небу, в горле застревал ком. Нет, не хотел Мержин быть мягко уступчивым, скорым на посулы и опрометчивые заверения. После ругал себя за строптивый характер и старался понять Латунина, которого чтил высоко и уважал без лести и страха. Размышления Николая Филипповича на этот счет сводились к следующему.

Латунин на протяжении всех лет работы первым секретарем обкома взваливал на себя огромную ношу, на нем, как на большом гвозде, висел весь этот обширный северный край, где отраслей в народном хозяйстве хватало, все были важные, все требовали к себе внимания, но нефть стояла заглавной буквой. Нефть помогала здешней земле экономически крепнуть, а людям жить лучше. И вот эта громадная ноша забот Латунина, естественно, должна была им частями и долями перекладываться на загорбки таких, как он, Мержин, благо загорбки дюжие, ибо кадры в области, за редким может быть исключением, подбирались надежные, крепкие. И было ведь из кого выбирать! Недаром говорят, что народ в Сибири живет хоть и сборный, но отборный. Люди проходят здесь шлифовку, огранку дай бог какую. В чистый, целительный воздух Сибири Мержин давно уверовал и вряд ли теперь уже захочет менять Приобье на Кубань. Нет слов, осибирячился! И все, что вершится на просторах Западно-Сибирской низменности, давно стало ему родным.

Мержин, как и Латунин, был, конечно, за наращивание добычи нефти. Так оно замышлялось. Так оно было. За последние годы добыча все возрастала и возрастала, дошла до высокой точки и остановилась. Вершинный рубеж был взят, а к новому путь осложнялся. Просто так, одним натиском дополнительные миллионы тонн нефти не вырвать: затраты нужны, перестройка, а она займет время. Механизм большой, да смазан еще плоховато: не все колеса и шестерни крутятся в лад, без скрипа. Отладится многое, но всему свой черед.

Наедине с собой, представляя в подробностях картину нефтяных дел Нарыма, Мержин убеждался в своей правоте еще сильнее, нежели в разговорах с Латуниным. Предел есть, существует, хотя бы до поры. Но чем измерить предел, в каком месте можно точно поставить зарубку? Существует ли вообще такой измерительный инструмент?

Николаю Филипповичу приходила на память пора строительства Нефтеграда, добыча там первой нефти. Вот уже где напрягались — пупы трещали! Какой был порыв! Какой подъем сил и взлет духа! Не знали по сути ни нормального сна, ни отдыха. Казалось: еще одно перенапряжение — и споткнешься, увязнешь в болотной жиже, утонешь, как тонули болотоходы со стопроцентной гарантией проходимости. Однако и эту увязшую сверхтехнику мирового класса люди извлекали из хлябей, отдыхивались, чтобы продолжить, продвинуть начатое. Брались и делали больше вдвое, втрое…

Вспомнилось как-то Мержину… Сдали среднюю школу, а тепло подвести не успели. Морозы ковать стали рано, тайга трещит. Нефтяникам холод на руку, а ученикам, педагогам — беда. Пришел он однажды в школу, увидел продрогших детей с посинелыми лицами. Пишут — ручки в скрюченных пальцах не держатся. Учителя в шали кутаются, в шарфы, на него поглядывают недобро… Ушел он из школы с разбитой душой. Наутро созвал итээровцев, служащих разных контор. Договорились всем отработать по нескольку выходных дней и достроить котельную. И ведь управились! А казалось — нет больше сил, нет возможностей, хоть школу на зиму закрывай…

Но трудность трудности рознь. Котельная в Нефтеграде тех лет — частный, не крупный случай. Миром с котельной справились быстро. Попробуй быстро выдать прирост нефтедобычи на миллионы тонн…