Урманы Нарыма. Роман в двух книгах

Латунин звонком по внутреннему телефону пригласил заведующего общим отделом Кузьмина. Эту нелегкую обязанность уже несколько лет исполнял внутренне собранный и спокойный человек, пришедший в обком партии из комсомола. Лучшего помощника, чем Геннадий Федорович, и желать было нечего. Трудоспособность завидная, голова светлая: любую умную мысль подхватывал на лету, быстро умел ее развить, изложить. Можно было бы целиком по части докладов, речей положиться Викентию Кузьмичу на этого человека и на помощника Степана Степановича, тоже не знающего покоя, как и он сам, Латунин, но секретарь обкома имел давно выработанную привычку над всеми бумагами корпеть самому, зная из многолетнего опыта, какой это труд тяжелый — писать не казенно, по-деловому, с полной выкладкой фактов, предельно ясно. И этому Латунин учился у Ленина, читал сочинения вождя постоянно, а не заглядывал в его труды, как иногда поступают иные коммунисты, лишь за тем, чтобы добыть подходящую к случаю цитату. Вообще Латунин считал своим долгом выступать в печати с деловыми статьями и что заниматься этим должен каждый партийный руководитель.

Викентий Кузьмич без блокнота не ездил и не ходил. Каждая книжка им исписывалась от корки до корки, испещрялась пометами на полях, хранила в себе цифры, факты, тезисы будущих документов. И это при его удивительной памяти. Геннадий Федорович и помощник Латунина, само собой, участвовали в разработке докладов, но больше им приходилось записывать в поездках, когда где-нибудь на буровой, на стройке, в бригаде монтажников или в коллективе НИИ возникали разговоры, беседы, вопросы с той и другой стороны, когда проходили депутатские приемы. Тут можно было наслушаться и насмотреться, было что почерпнуть. Тот же Геннадий Федорович подбирал материалы к большим совещаниям, пленумам, и в этом старание его проявлялось особенно, потому что любая программная речь первого секретаря обкома перед активом и массами — дело ответственное.

— Отыскал, Викентий Кузьмич, высказывание инженера царского времени Селихова. Пишет: «…весь огромный север Сибири действительно пока спит непробудным сном, но он может и должен скоро проснуться», — заговорил Кузьмин, войдя в кабинет Латунина.

— Мыслящий был человек и, наверно, передовых взглядов, — сказал Викентий Кузьмич. — Изречение его пригодится к нашему выступлению о народнохозяйственном значении освоения и использования ресурсов нефти и газа в Нарыме.

— А вот один наш знаменитый земляк пишет в письме, что наш областной город «стал обозреваемым всей страной».

— Ну, для этого нам еще нужно много стараться! — рассмеялся Латунин, жестом руки как бы отклоняя похвалу. — Кое-что мы успели сделать по благоустройству, но это только начало. Не у всех пока боль в душе за свой город. Больше о людях труда заботиться нужно! Сохранить им чистую питьевую воду, тепло, дать продовольствие. И больше квартир! У нас половина жителей живет в деревянных домах. Есть семьи, живущие в подвалах и полуподвалах. Фронтовики не все еще обеспечены. — Он протянул Кузьмину стопку бумаг. — Сдайте в архив. И вот что, Геннадий Федорович. Необходимо в ближайшее время нам встретиться с журналистами. Полистайте областные газеты. В них нет сквозных тем года. Хватаются за все и ничего до конца не доводят. Сколько журналистами было описано инициатив! А сколько, полюбопытствуйте, из них принято нашей жизнью? Просто какое-то наводнение починов. Без разбору и без достаточной ответственности за их судьбу. Провозгласят инициативы и тут же забудут, не занимаются их развитием. Почины вспыхивают и угасают, как бабочки-однодневки. Так не годится.

Николай Филиппович Мержин явился к докладу за пятнадцать минут и стоял у дверей приемной. Был он одет в светло-серый костюм, рубаху в полоску и однотонный сиреневый галстук. Начищенные ботинки сверкали коричневым глянцем. К разговору по всем нефтяным делам он всегда себя чувствовал подготовленным, но знал, что от Викентия Кузьмича можно ожидать самых непредвиденных вопросов. Знал и потому волновался. В папке с ним были все нужные для доклада бумаги, только вряд ли потребуются: написанное в них Мержин помнил почти наизусть.

Его попросили войти. Латунин пригласил его сесть и сам сел рядом.

— Ну, так с чем, Николай Филиппович, вы пожалуете к своему министру и в Госплан? — с ходу задал вопрос Викентий Кузьмич.