Урманы Нарыма. Роман в двух книгах

— Постараемся вашу отрасль не оголять, — пообещал Мержин. — Наоборот, помогать будем всем, чем можем: маслами, арктической соляркой, электромоторами. Вот говорите: гравия вам не хватает для подъездов к гаражу. Что ж, и тут посодействуем, дайте лишь время.

— Срочно нужно вводить лесопильный цех, — подсказывал Чипуров, чувствуя, что с Мержиным у него наверняка установятся взаимовыгодные отношения. — Нам открывают финансирование на реконструкцию нижнего склада. Когда эго произойдет, Заовражный станет больше всех остальных здешних леспромхозов.

Гости не засиделись, вышли к машине. Все вокруг было задавлено плотным туманом. Чипуров, высветив спичкой термометр на углу своего дома, ахнул:

— Никуда бы вы лучше не ездили в ночь! Стужа-то какая! А впереди дорога далекая. Остались бы, а?

— Не можем, — ответил Мержин, поднимая воротник полушубка. — Секретарь райкома уже на месте. И нам не с руки опаздывать. Спасибо еще раз за чай! Рад был знакомству с вами.

Султанов тоже поднял воротник полушубка, гулко ударил рукавицей о рукавицу и, прежде чем сесть в машину, справил нужду за колесом.

— Примерзнем, Султанов! — расхохотался Филипп Ефимович.

— Трелевочник вызовешь, — Султанов покрутил головой и добавил забавное: — У нас в Рогачеве мужик один есть, Кузьмой зовут. Вот везет он недавно муку на подводе, весь перепачканный, белый. А стужа — такая же вот! Ты, говорю, однако, замерз, Кузьма Маркелыч? Ничего, отвечает мне шепеляво, пусть хоть шестьдесят градусов, лишь бы комаров не было!

Наконец и за Султановым захлопнулась дверца, машина плавно взяла ход по плотно укатанному, визгучему снегу.

5

Вертолет высадил Дашу и Михаила прямо на дорогу среди чистого поля и пошел дальше своим маршрутом на буровую.

Белая туча закрыла обоих, тугая волна толкала в спины и непременно сорвала бы с голов шапки, если бы их не придерживали руками. В считанные секунды струи холода, точно наждачная бумага, надраили лицо до красноты, выбелили носы.

— Дыши в рукавичку! — кричал Михаил и сам стал дыханием отогревать Даше нос. Даша смеялась: ей было азартно и весело.

— Вон у кустов домишко — это и есть зимовье? — показывала она рукой на плоскокрышую избушку.

— Оно, оно — зимовье!.. Нет, видно, дома хозяина. Сам бы вышел, собака бы взлаяла, а то… тишина. Ну и батька у меня, Даша! Такая стынь, а он опять утащился. Не хватило ему еще той волчьей ночи!

В зимовье было чуть потеплее, чем на улице, сумеречно, тихо. Известно, в охотничьей избушке тепло держится, пока трещат в печи дрова. А лишь испепелятся последние угли — дух избяной улетучивается.

Даша взглядом хозяйственной женщины окинула потолок, стены, пол. Над окном залетные гости, посетившие некогда зимовье, старательно выписали: «Два солдата топослужбы заменяют пилу «Дружба». В душе Даши эти слова захожих топографов вызвали легкую усмешку. Она представила себе ребят неунывными, веселыми и выносливыми.

Обстановка зимовья ей показалась суровой — скорее всего, из-за холода и сумеречности.

— Закопчено-то как! И вообще не протащи ноги, — выразилась она, думая, за что бы eй первым делом взяться.

— Услышит отец такие речи — обидится, — сказал Михаил, растапливая печь.

— Он обидчивый?

— Гонорок у старика держится, — отвечал Савушкин, подкладывая в занявшийся огонь сухие щепки. — Да ты не волнуйся. Хрисанф Мефодьевич тебе понравится! Уверен, что подружитесь.

Едва запахло теплом, Даша взялась за приборку: смела со стола сор, расставила по полкам вымытую посуду. Ламповое стекло оттерла от сажи с мылом, ополоснула водой, дала ему высохнуть. Стекло блестело, как хрупкая елочная игрушка. Долго искали таз — не нашли, но зато отыскалась кастрюля литров на восемь, бросовая, в ней Даша поставила кипятить обильно намыленные полотенца. Узнав, какие продукты есть в запасе охотника-промысловика, она сказала:

— К приходу хозяина будут блины!

— А получатся? — усомнился Михаил.

— Ты забыл, что я повар? — нараспев отвечала Даша, поводя головой.

Они захватили с собой штук сорок яиц, масло, сметану, мед. Все это было хорошо упаковано, не разбилось, не разлилось, и мороз не добрался. В зимовье нашлись сода, мука, свиное сало большими пластами (Хрисанф Мефодьевич после проминки по тайге любил есть сало с хлебом и чесноком), сухие дрожжи. И вот Даша, улыбчивая и румяная, уже снимала с черной лоснящейся сковороды блин за блином, укладывала желтые, масляные кружки горкой на вторую, большую и глубокую, сковороду. Михаил носил воду и следил за печкой. Еще до того, как Даша стала заводить блинное тесто, он сбегал к ближним мордушам, выдолбил лунки, достал рыбы и собирался теперь варить уху из щук, окуней и подъязков. Вскоре Михаил и Даша управились и поджидали хозяина.

В сумерках заскрипело, зацокало, и минут через десять появился Хрисанф Мефодьевич верхом на заиндевелом, засосуленном Соловом. Старый мерин в тот раз, когда его гнали волки, показал, на что он еще способен: убегая, не запалился, так же ходил под седлом, тянул розвальни, но стал больше, чем было, озираться и прядать ушами. Запомнилась ему та погоня…