Волхв замолчал, но совершенно не было похоже на то, что он полностью выговорился — наоборот, он предоставил возможность патриарху как-то ответить на свою речь, и тот, несомненно, ответил бы, загнал бы снова всех присутствующих под колпак своего завораживающего голоса, где попытался бы, во-первых, продержать как можно дольше, и, во-вторых, превратить в свою преданную паству. Второй раунд диспута затянулся бы на несколько часов, может быть, даже дней, пока кто-нибудь не помер бы или не спятил. Доримедонт одной рукой приподнял митру, явив миру удивительно несуразную плешь, совершенно не вяжущуюся с тем великолепным головным убором, который её прикрывал, протер обильный пот белоснежным платком, ловко извлеченным откуда-то из-под саккоса, водрузил митру на место, заулыбался как-то странно и… Ничего… Молчание сковало этого человека… В зале воцарилась тишина… Водов, который по небольшому движению брови Дорогина, понял, что тот принял решение и готов его огласить, объявил чрезмерно громко, словно пытаясь кого-то перекричать:
— Диспут объявляется завершенным! Первое лицо государства приняло решение и сейчас объявит его. Вам необходимо сохранять спокойствие и молчание.
Три Д едва заметно улыбнулся, бросив быстрый взгляд на своего пресс-секретаря — умеет этот прохвост порадовать! спокойствие и молчание — сколько сарказма и тревожной непреклонности в этих словах! а ведь за ними стоит судьба миллионов! странное это всё-таки дело — решать, кому жить, а кому умирать, какая религия получит государственную поддержку и одобрение, а какая попадет под запрет, и её последователи подвергнутся гонению, если откажутся отречься от своей веры и принять новую, то есть хорошо забытую старую, или вообще физически ликвидированы при возникновении такой необходимости. а ещё более странно то, благодаря чему чаша весов склонилась в одну сторону, а не в другую — мелочь, сущий пустяк, о котором вообще никто не узнает, да и сам я буду стесняться об этом думать и, наверняка, в скором времени совсем забуду. что останется? трудное решение, принятое на основании сложного теологического диспута между главами двух религий. а козюличка-то — всего-навсего потная плешь под золотой митрой патриарха, приподнятой им на секунду. ведь до того, как он это сделал, чтобы протереть плешь белоснежным платочком, я склонялся к тому, чтобы принять решение в его пользу, а волхва и всех его последователей предать силовикам на окончательное поругание. и вдруг, его святейшество патриарх всея Тартарии решил приподнять митру, потому что ему, видите ли, приспичило пот с плеши вытереть. и плешь эту свою нелепую не вовремя напоказ выставил, уж лучше бы потерпел немного, пару минут или даже секунд, пока Водов не остановил бы всё это, почувствовав к тому моё желание. какая несуразная плешь! — подумал тогда я. — и ведь у меня тоже плешь на голове. нехорошо это — когда сразу у двух самых главных людей Тартарии, представляющих светскую и духовную власть, головы плешивы, надо бы, чтобы хотя бы у одного волосатая была. так вот же она — голова, волос полная — у волхва Радомира волосы густые, волосинка к волосинке, крепкие, с корнем не вырвешь, косой не выкосишь. так тому и быть! пусть родноверие в Тартарии возродится из пепла, а христианство уйдет туда, откуда явилось. так будет по справедливости!