Уроборос. Проклятие Поперечника

Он доказывал, что дохристианская Тартария была огромной, но совершенно безграмотной и бескультурной территорией, населенной разрозненными и полудикими племенами, не имеющими своего государства и законодательства. Не было у них ни письменности, ни искусств, ни наук — и если бы не христианские подвижники, принесшие всё это сюда, то оставалась бы такой она до сих пор. Родноверие, как разновидность язычества, с его крайне запутанным и невнятным пантеоном богов, в которых сам чёрт ногу сломит, с его жертвоприношениями, зачастую человеческими, повергало местные племена в мракобесие, тормозило развитие не только духовное, но и экономическое, отдаляло от цивилизации, которая к тому времени уже далеко продвинулась в разных сферах жизни. А волхвы, как хранители традиционной веры, цеплялись за прошлое, видя в новой религии угрозу своей власти, доводы рассудка не действовали на них, никакими уговорами нельзя было их убедить отказаться от языческих заблуждений и принять веру в истинного Бога, поэтому ничего другого не оставалось, как истребить эту заразу огнём и мечом. Именно заразу! Болезнь! Ведь и медицина, когда это необходимо, для спасения жизни пациентов нередко прибегает к радикальным методам, например, таким, как ампутация. А что народ? Народ — стадо — идёт туда, куда его ведут пастухи: в болото — так в болото, в пропасть — так в пропасть. А христианские епископы и священники — пастухи добрые и умные, — ведут народ к духовному и нравственному спасению, к воскресению из мертвых и к жизни вечной в царстве Бога живого и милосердного. Являясь провозвестниками истины и добра, христианское духовенство призывает людей стремиться быть совершенными уже в этом мире, как совершенен Господь Иисус Христос: соблюдать заповеди, хранить семейные ценности, изучать науки, заниматься творчеством, работать не покладая рук на благо отечества. И Господь обязательно отблагодарит за все труды и старания!

Доримедонт говорил, говорил и говорил, не повторяя ошибки волхва, не делая пауз, не давая врагу возможности вставить хоть слово. Почти всё сказанное им ускользало от понимаия, потому что никто не был способен вместить одновременно столько информации. Его слова изливались подобно ночному ливню, затапливая землю и образуя болото. Слушатели тонули, не имея сил выбраться. Сам же Доримедонт парил над схваткой, поливая и поливая её словесным дождём. Глас был победоносным. Внимающим казалось, что его источник — вовсе не грузное тело с тумбоподобными ногами на сцене, а некая всемогущая сила, вероятно, сам Бог… Доримедонт стих, как это бывает с дождём, который обрушивается на землю стремительно и неукротимо, но вдруг стихает, как топором обрубленный. Тело Доримедонта испарилось внутри золотого облачения, оставив болото из слов, в котором можно было барахтаться вечно.

— Ого! — шепнул на ухо Дмитрию Дмитриевичу Водов. — Почти два часа проговорил. Как это мы не уснули?

— Не до сна тут, судьба страны решается, — повернув лицо к Водову, тоже шёпотом ответил Три Д без малейшего намека на шутку. — Умеет, черт, говорить, ничего не скажешь… Завораживает… Колдуну с ним не справиться…

— Это точно… — согласился Водов, с удивлением отмечая необычный факт, что он в течение двух часов, пока говорил патриарх, ни разу не взглянул на часы, и до сих пор ощущал себя под колпаком, из-под которого не может выбраться. Доримедонт ещё не закончил своей речи, а Водову уже стало ясно, что волхв не сможет победить его в этом диспуте, и первое лицо государства с большой долей вероятности примет решение не в его пользу. На стороне патриарха было всё: знание, опыт, хитрость, мудрость, незыблемость православия, огромная армия фанатичной паствы и клироса, недвижимое и движимое имущество церкви, немереные финансовые активы. А что было на стороне выскочки с коловратом на груди? Молодость, наглость, деревянные истуканы на затерянных в лесу капищах, жалкая кучка последователей, стесняющихся собственной веры. Похоже, родноверию, как одному из устаревших и практически вымерших форм язычества, наступил окончательный и бесповоротный конец.