Урок кириллицы

Чтобы не мучить себя дальше подобными гаданиями, я наугад, как в существовавшей когда-то лотерее «Спорт-лото», позачеркивал первые попавшиеся ответы, сдал анкету длинноногой менеджерице и, узнав, что о результатах собеседования мне будет сообщено через несколько дней письменно либо же по телефону, вышел на улицу.

День стоял о пяти головах, и на каждой из них сияло послеполуденное августовское солнце. Я медленно пошел в сторону этих сияющих солнц и через несколько минут уже входил в распахнутые двери пустоватого в это время дня Елоховского Богоявленского собора. Внутри всё тоже горело солнцем, хотя в то же время было и несколько пасмурнее, чем на улице. От запаха теплого воска и ладана сладко закружилась голова, стало так легко и покойно, как бывало только в детстве на коленях у мамы, и, сам того не думая сказать, я вдруг произнес полушепотом: «Господи!»

Божье имя, как большая птица, вылетело из моей груди. И на мгновение показалось, что впереди клубятся клочья густого тумана, а позади поскрипывает раскрытая дверца пустой клетки…

Наверное, я слишком долго стоял на одном месте, задрав голову к куполу, где в окружении сонма святых и ангелов парил Распятый Господь, потому что ко мне вдруг подошел моложавый, не старше тридцати лет с виду, священник в черной рясе и осторожно спросил:

— У вас что-то случилось? Может, я могу вам чем-нибудь помочь? — и, видя отразившееся на моем лице раздумье, добавил: — Я служу в этом храме диаконом. Меня зовут Мирослав Занозин.

— Спасибо, отче… У меня всё в порядке, я просто — думаю.

— О чем, если не секрет?

— Да так… О жизни. О том, почему в ней так много мрачного, почему не прекращается деление на богатых и бедных, и почему хорошие люди всегда несчастны, а подлецы — процветают…

Священник с минуту помолчал, о чем-то раздумывая, потом тяжело вздохнул и покачал головой:

— Н-да…

— Что? — не понял я.

— Да так… Тяжело с вами. Тяжело каждый день объяснять одни и те же очевидные истины.

— Что вы имеете в виду?

— Ну-у…

Он вдруг обеспокоенно посмотрел на часы и задумался.

— Мне сейчас нужно на Пушкинскую площадь… Если хотите, мы можем поехать вместе и дорогой договорить.

— На Пушкинскую? — искренне удивился я. — У меня как раз тоже там встреча назначена!

— Ну вот и хорошо, — кивнул он. — Вот и пойдемте, — и, взяв меня за локоть, двинулся к выходу, продолжая начатый разговор: — Я говорю о том, что меня поражает глухота современных людей к ниспосланному им откровению. Ну вот ответьте мне, ради Бога: как можно думать о мрачности жизни, если вот уже две тысячи лет, как Господь сказал нам, что смерти не существует? И как, зная об ожидающем каждого в грядущем воскресении, можно предаваться нытью из-за того, что олигархи до сих пор не раскулачены, а Сванидзе не выслан на поселение в Туруханский край?

Мы вышли из храма, пересекли проезжую улицу и, пройдя по бетонной дорожке мимо торговых точек, опустились в метро.

— Вы в церковь ходите? — спросил отец диакон.

— Иногда, — кивнул я. И через секунду уточнил: — Забегаю.

— Ну, я надеюсь, вам приходилось слышать, как радостно поют в пасхальные дни: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав»? И вообще, вы заметили, что в Церкви нет уныния?

— Да, — отозвался я, — только я не совсем понимаю суть некоторых моментов. В одном из песнопений (я даже потом специально нашел его в богослужебном сборнике у нас в библиотеке) есть, например, такие строчки: «Тако да погибнут грешницы от лица Божия, а праведницы да возвеселятся…» Вот скажите мне, разве это не жестокость — веселиться, глядя на то, как другие погибают? Даже если они и заслужили эту погибель своими собственными грехами?..

— Да ну что ты! — аж отшатнулся отец Мирослав, переходя внезапно на «ты». — Разве можно читать слово Истины так шиворот-навыворот? Сам хорошенько подумай: что есть Господь — как явление? Он — это осуществление чуда, это шок от Его любви к нам, на которую мы хотя и рассчитывали, но не предполагали, что она будет такой всеобъемлющей и щедрой! Ну вот представь себе: пришел Судный час, все ждут, что сейчас Он, согласно Апокалипсису, врежет всем грещникам, ввергнув их в кипящий огонь и подвергнув другим страшным мучениям, а Он вдруг берет и — всех без исключения — прощает. А?.. У тебя ведь бывало так в детстве — совершишь какую-нибудь шкоду, носишь в себе это чувство вины, носишь, пока наконец пересилишь в душе боязнь наказания, расскажешь обо всем матери, а она только вздохнет горестно, погладит тебя по голове да скажет: «Ну хорошо, иди гуляй и больше так не делай» — и как-то так вдруг на сердце станет горячо и свободно, что сдержать слёзы ещё труднее, чем вытерпеть, если бы тебя пороли?.. Вот так и здесь — грешники погибнут не от кары Его, а от прощения, ибо простив их, Он с них тем самым снимет вину за их грехи, и таким образом грешники в этот момент исчезнут, а вместо них появятся новые люди. Этому-то и возвеселятся праведники, видя, как на их глазах произойдет спасение грешных душ и возвращение их в лоно Божественного милосердия, понятно?