Урок кириллицы

Я представил себе наше село Рождествено, облупившуюся полупустую церковь, зимний лес вокруг и скользящие через замерзшую Волгу сани, в которых сидит Аня в шубке и рядом — я в черной рясе… И сознание тут же дорисовало толпу мокроносых расхристанных мальчишек, которые оравой бегут по сельской улице за нашими санями, выкрикивая какие-то нелепые дразнилки, типа «Поп, поп — толоконный лоб!» или что-нибудь в таком же духе.

И я скомкал напрашивавшийся ответ, как недописанную записку.

Мы договорились встретиться на другой день в шесть часов вечера возле памятника Пушкину, попрощались у входа в её подъезд и, едва успев на последний поезд метро, я поспешил к ожидающему меня на квартире Панкратия Пивогорова ночлегу…

…И вот наше путешествие по Москве подземной подошло к концу и, выйдя на станции «Тверская», мы поднялись с отцом Мирославом по эскалатору и, пройдя через главный вестибюль, направились к выходу на площадь…

Глава О (70)

«ОНэксим-Банк, — гласила полыхающая яркими лампочками надпись на бывшем кинотеатре „Россия“, — это гарантия стабильности и…»

Однако, какие еще, кроме стабильности, гарантии символизировал собой этот самый «Онэксим-Банк», я прочитать не успел, так как увидел стоявшую возле памятника Александру Сергеевичу Аню и в радостном нетерпении помахал ей рукой.

— Так это у тебя с ней встреча? — увидев ответный жест Анюты, поинтересовался отец Мирослав.

— Да, — кивнул я, — с ней. Идемте, я вас познакомлю.

Мы сделали несколько шагов навстречу Ане, и я уже чуть было не сказал ей: «Привет! Познакомься — это отец Мирослав Занозин, он мне помог сегодня разобраться в некоторых сложных вопросах», — как какая-то внезапная сила заткнула мне рот тугим комком пыльного воздуха, по ушам ударила волна близкого грома, я увидел, как под одной из стоявших вокруг памятника скамеек мгновенно вспух кроваво-золотой куст взрыва, полетели вокруг обломки досок, камни, обрывки чьей-то одежды и подброшенные взрывной волной тела гулявших. Взвизгнув от удара о камень, один из осколков чиркнул по постаменту памятника и, звякнув где-то в стороне об асфальт, от него отлетела отсеченная (брошенная на сувенир поколению «П»?) первая буква фамилии поэта.

«Это же неправильно! — тотчас вспыхнула в моей голове нелепая, кричаще-паническая мысль. — Он же не Ушкин, он — Пушкин! Надо объяснить это всем, надо сказать об этом Анечке и отцу Мирославу, надо немедленно…»

Но вокруг вдруг сделалось совершенно темно, голова моя метнулась от меня куда-то в сторону и, едва поспевая за ней, я полетел вместе с пыльным вихрем и подброшенными взрывом предметами в черную бездну беспамятства.

Сколько оно продлилось, я не знаю, но, судя по тому, что за это время к месту теракта успели приехать спасатели и милиция, я провалялся в обмороке минут пятнадцать, а то и больше.

— …Давай, давай, поднимай его, бери за ноги, — наконец-то пробился ко мне голос извне и, разлепив на мгновение веки, я увидел склоненных над собой людей в форме МЧС, которые пытались поднять меня и уложить на стоящие рядом носилки.

— Я сам, сам, — пробормотал я, чувствуя, что мои руки и ноги находятся на месте и, кажется, слушаются меня.

— Сам? — переспросил один из склонявшихся ко мне. — Сможешь? Тогда давай… вот в этот автобус, — и повернул меня лицом к стоявшему поблизости автобусу с распахнутыми дверцами.

Держась рукой за распухший лоб, я, покачиваясь и почти ничего не видя перед собой из-за отяжелевших, не поднимающихся век, добрел до дверей автобуса и, подхваченный чьими-то сильными руками, поднялся в салон и сел на ближайшее сидение, спиной к водителю. Кто-то сразу же сунул мне в нос противно пахнущую нашатырем ватку и принялся обрабатывать влажным тампоном горящий лоб.

Я попытался вторично открыть глаза и увидел перед собой озабоченную пожилую докторшу.

— Ничего, ничего, — сказала она, увидев, что я очухался. — Все будет хорошо, ничего страшного не случилось, тебя просто ударило по голове вырванной из скамейки доской. Лоб, конечно, ещё поболит, и синяк может разойтись на лицо, но сотрясения вроде бы нет…

— Вот это, бля, баклажан в натуре! — раздался вдруг не вяжущийся к ситуации момента жизнерадостный пьяный голос и, скосив глаза, я увидел поднимающегося с заднего сидения алкаша, по-видимому, посаженного где-то ранее в автобус да так и оставшегося в нем, когда поступил срочный сигнал ехать к Пушкинской площади. — О! И батюшку замели! Ну дают! — изумленно хохотнул он и, переведя взгляд на дверь, я увидел, как, бережно поддерживая за плечи Анюту, в автобусе появился отец Мирослав.

Наложив мне на лоб холодный мокрый компресс, врач метнулась к ним и захлопотала над Анечкой.

— Ничего, ничего, — услышал я знакомое приговаривание. — Всё будет хорошо. До свадьбы, как говорится, заживет…