— Сильный образ, — поднялся с места отец диакон. — Но вот вам всем и экзамен подошел. Или, как у вас говорится, проверка на вшивость. Испугаетесь вы или нет обличить заявившее только что о себе зло? Рискнете вывести его на чистую воду или предпочтете отсидеться в сторонке? Если вы действительно служите Слову и России, то верните интеллигенции её честь и славу.
— А может ли кто-нибудь сказать, что именно есть слава? — поднялся в свою очередь и Анаврин. — Скажем, слава интеллигенции? Существует ли она сама по себе, вне сознания этой самой интеллигенции? Вот совсем ещё недавно на всех перекрестках страны красовались лозунги «Слава КПСС!» — куда сегодня подевалась эта слава, кто знает? А ведь она была, и многие члены КПСС испытывали на себе её благотворное влияние…
— Ладно, братан, давай мы пока разговор о славе перенесем на другое время, — остановил его Берлинский. — Завтра у нас очень непростой день, так что нужно успеть отдохнуть и кое-что обдумать. Давайте встретимся возле памятника Жукову, в половине двенадцатого. Я принесу с собой мегафон, и мы сможем начать свое выступление уже на подступах к площади. Договорились? Тогда — до встречи…
Толпа вышла в коридор и, минут десять спустя, в непривычно звенящей от тишины квартире остались только я и Пивогоров.
Глава Х (600)
— …ХЕР он завтра на площадь придет, этот умник, помяни мое слово! — произнес вдруг Панкратий Аристархович задумчиво. — Видывал я таких говорунов на фронте — как рассуждать о зле, так они первые, а как с этим самым злом бороться, так их и близко не увидишь…
Мы собрали оставленные на столе чашки и стаканы и перенесли их на кухню.
— А ты завтра сходи с ребятами. И не бойся никакого зла — ни в милицейской форме, ни в натовской. Оно ведь как раз того и боится, что его перестанут бояться — оно от этого силу свою теряет.
— Хорошо, — кивнул я, — я схожу. Чего мне бояться?
Я помог старику помыть посуду и привел в порядок после гостей свою комнату. Спать не хотелось. Мысли расползались, как высыпанные из ведра раки. К незашторенному окну прилипла маслянистая от желтых огней московская ночь и, глядя на неё изнутри молчащей квартиры, я прямо-таки физически начал чувствовать, что даль тиха, столица внемлет Богу, и звезда с звездою говорит…
— А вы почему не спите? — выйдя на кухню, поинтересовался я у все ещё сидящего за столом Панкратия Аристарховича.
— Да так… Думаю, — отозвался он. — А вернее — считаю.
И только тут я заметил, что на столе перед ним лежит исписанный авторучкой лист школьной тетради, на котором были выведены ряды каких-то букв и цифр.
— Плату за электроэнергию подсчитываете? — предположил я.
— Число Зверя разгадываю, — спокойно ответил Пивогоров. — Слыхал про такое?
— Три шестерки, что ли?
— Они самые.
— И вы думаете, что можно объяснить их символику?
— А почему бы и нет? Вот смотри. Число 7 именуется как полнота, его признавал совершенным Пифагор, оно представляет собой законченный цикличный процесс, при котором троичная сущность всегда облекается в четверичную материальную форму. Всё проявленное мироздание пронизано семеричными структурами. Семь символизирует собой совершенный порядок, оно образует базовую серию для музыкальных нот, спектральной шкалы и планетарных сфер, а также главных добродетелей и смертных грехов. Семь — это число небес, число дней недели, число лепестков в волшебном цветике-семицветике, число сказочных братьев Симеонов. Тогда как шестерка — это нечто недостигшее совершенства, оставшееся без Бога и Его благодати. А три раза повтореннное шесть — 666 — это человек, сам себя ограничивший самим собой. Самообоготворившаяся тварь — воцарившаяся неполнота, желающая завладеть всем. Но в ней нет жизни, а есть только вечное повторение одного и того же — я, я, я; в противоположность жизни Пресвятой Троицы Отца и Сына и Святого Духа.
— А что обозначает число завтрашнего дня?
— 19 августа? Не бойся. Древние традиции связывают это число с идеей «солнечного делания», это благоприятное число. И кроме всего прочего, это праздник Преображения Господня, а Господь способен преобразить даже самое сильное Зло — в Добро, не забывай об этом.
И собрав со стола свои мудреные писания, Пивогоров поднялся с места, давая понять, что наша беседа окончена и время ложиться спать…
Глава Ѡ (800)
…О МЕГАфоне вспомнили только когда уже шли по Красной площади к храму Василия Блаженного, возле которого за минувшую ночь были выстроены гигантские подмостки для предстоящего концерта и стиходрома. Площадь была забита молодежью, у большинства были прицеплены на лбу белые изображения мишеней, и чтобы не потеряться в толчее, мы старались пробиваться кучкой, держа друг друга за руки.
— А где Анаврин? — спросил я, вспомнив вчерашнее предположение Панкратия Аристарховича. — Не пришел?
— Да и хрен с ним, — проворчал в ответ Берлинский. — Для него Внутренняя Монголия всегда была важнее России.
— Он что — уехал? — не понял я.