И не для нее одной. Как бы я ни относился к не очень разборчивой в средствах царевне, какие бы чувства ни испытывал в остальное время, сейчас я испытывал совсем другое. Стало глубоко плевать на ее пренебрежительную неприязнь к подругам, на заносчивость, бестактность и даже некоторую нечистоплотность в отношениях с теми, кого считала конкурентками. Зато она была честна со мной. Говорила то, что думала. Ловила удовольствия и наслаждалась, нисколько этого не скрывая. Опять же: она не скрывала чувств именно от меня, а не от тех, кто был ей своим или старался оказаться выше равных. И это сработало. Прямое и безоговорочное потребление меня в единственно возможном качестве мужчины — со всем пылом, ничего не требуя взамен и лишь с безумной надеждой на нечто большее — оказалось именно тем, что требовалось в данную минуту. Мне стало вдруг хорошо не только физически. Будто с глаз пелена упала. Или в театре подняли занавес. Интерактивная пьеса захватила с потрохами, меня тоже перестало волновать окружающее. Так ощущаешь себя, когда долго ходил по холодному городу, и вдруг открылась дверь, и заботливые хозяева по каким-то соображениям схватили подмерзшего путника за шкирку и насильно водворили в теплое помещение, к исходящему жаром пылающему камину, и принесли дымящуюся чашку кофе, и закутали пледом… Только тогда понимаешь, как неуютно и плохо было раньше. Огонь потрескивает, от него идут теплые волны, на них качаешься, как на детской лодочке-аттракционе — вперед-назад, вперед-назад… Только очень-очень быстро. Так, что голова кружится. И дыхание перехватывает. И космос все ближе. И я уже не в тепле и уюте, а теперь я — летчик-испытатель, покоряющий стратосферу на аппарате неизвестной системы. Вру, это я — испытываемый аппарат, который трещит по швам от перегрузок, но получает неземные ощущения от полета на грани.
Галоп неугомонной наездницы быстро нес меня к финишу. На одном скачке всадник вылетел из седла, и в момент приземления раздался глухой стук.
— Ой. — Вновь подскочившая Ефросинья потянулась к месту аварии. — Сейчас исправим.
— Стоять! — крикнула Варвара.
Царевны поняли, что произошло нечто редкое и программой непредусмотренное и скопом бросились оценивать масштаб трагедии. Обрушившемуся вниманию я был совершенно не рад, хотя происшествие отключило уносивший за пределы реальности форсаж и вернуло меня с небес на землю. Больно, зато отрезвляет. Вместо безрассудно-честной, великодушно-бескорыстной, искренне дарившей мне счастье молодой особы я вновь увидел перед собой искавшую выгоды и развлечений бессовестно-грубоватую царевну. Она недовольно замерла по приказу преподавательницы и готовилась вспылить, если ее в чем-то обвинят. Что бы я себе ни навоображал во время использования себя как пособия, а как был для Ефросиньи бездушным предметом, так и остался. Не думаю, что в ней проснулась бы хоть капелька сочувствия или даже огорчения, если б от случайного попадания временно твердого в постоянно твердое, окружавшее нужное, у меня появились проблемы — как физические, от передернувшей резкой боли, так и юридические (ибо кого еще обвинять, как не пособие? Не себя же? И, естественно, не преподавательницу — та в таких делах еще более подкована).
— Что это был за звук?
Любава испуганным тоном озвучила вопрос многих, не уследивших за произошедшим или просто не понявшим, что случилось. Из-за спин даже Амалия высунулась — нештатная ситуация представляла для нее чисто познавательный интерес, и царевна желала знать, что бывает в таких случаях, какие бывают последствия и принимаются меры, и что делать, чтобы подобное не повторилось.
— Стук — от соударения с костью. Радуйтесь, что не хруст, — объяснила Варвара. — Чапа, ты как?
Я поморщился:
— Сносно. — Было еще больно, но терпимо. Боль быстро отступала. — Жить буду.
— Я не о тебе, а о возможности продолжать урок. Судя по состоянию и внешнему виду, все в порядке. — Варвара выпрямилась и, обращаясь теперь ко всем, вновь взяла лекторский тон. — Сейчас могло произойти ужасное. Знайте, что таким образом случается перелом ключа, а это приводит к его порче и отказам в дальнейшем функционировании.
— На какой срок? — въедливо уточнила Антонина.
— От небольшого до бесконечного. У нас пособие не корчится от боли, а его действующая часть не потеряла рабочих свойств. Значит, произошло меньшее из зол. Будь удар чуть сильнее, могли случиться разрывы сосудов. Это тоже еще не беда — называется ложным переломом и врачуется как обычный зашиб. Настоящий перелом от мощного удара приводит к шоку, разрывы от сотрясения ведут к внутреннему кровоизлиянию, ключ искривляется, и два его участка оказываются друг к другу под углом. В момент травмы слышится хруст, как при переломе кости. Кровоток нарушается, это вызывает воспаление, а оно приводит к абсолютной потере работоспособности, что, в свою очередь, делает мужчину бесплодным и абсолютно бесполезным.