Урок ловиласки

Как я уже сказал, в стае, насчитывавшей десятки особей, соблюдалась четкая иерархия. Лучшее место занимали вожак и его самка (вспомнилось, что так же у волков — настоящих, не местных). Самый сильный самец держал в узде мужскую половину стаи, сильнейшая самка — женскую. Назвать их мужчинами и женщинами можно было с огромной натяжкой. Обычные на вид люди, которые превратились в зверей. Огня не знали, никаких орудий, начиная с камней и палок, не признавали. Передвигалось сообщество исключительно на четвереньках. Питались человолки добытыми в округе волками-собаками, пили их кровь, ели печень, сердца, сырое мясо. Тухлое сбрасывалось со скалы — скармливалось тем же волкам, так сказать, на откорм. Прочий рацион составляли корнеплоды, множество трав, некоторые листья, насекомые, черви и личинки. Мы с Томой сначала плевались, но с голода стали есть почти все, кроме сырого мяса. Как его усваивали луженые внутренности человолков, не знаю. Дело привычки? Или естественный отбор, работавший многие поколения? Едят же сырое мясо на северах и еще где-то.

Несмотря на жесткие правила, в стае постоянно возникали какие-то свары. Воспитательным рыком вожака они быстро прекращались. Мне нравились откровенность и простота звериной жизни. Четкость, логичность и неотвратимая суровость их законов. Каждый знай свое место. Считаешь, что заслуживаешь большего — отвоюй себе большее. Отвоевал — наслаждайся. Побили — признай поражение и живи дальше. Никаких интриг, никаких бесплодных амбиций. Самцы разных рангов в повседневной жизни друг друга обходили. Если наметилась охота, там — сообща. Нижние ранги во всем помогали вожакам. Если что-то не так, одного взгляда, который ставил на место, оказывалось достаточно для вразумления. Если недостаточно, если наглец нарывался — следовал злобный рык, толчок, иногда укус. Что нравилось, человолки подавляли дух возможного соперника, не калеча его. Стая понимала, что противостоять внешним угрозам сможет только сообща, и чем больше в ней боеспособных особей, тем лучше.

Мы с Томой внимательно смотрели вокруг и учились. Учиться пришлось всему: правильно лежать, сидеть, ходить, бегать, прыгать, общаться. Как детям, все приходилось открывать заново. Мы занимали в местной иерархии нижнее положение. Это значит — постоянные тычки, толчки, укусы, рык по поводу и без. У каждого имелось свое место, отвоеванное у других. Чем ближе к вожаку, тем почетнее. Мы с Томой оказались с краю.

Мы были вместе, но одиноки. Дважды одиноки. Каждый сам по себе, не находя душе приюта и покоя… и вместе. Вдвоем мы были еще более одиноки. Тоже дважды. Вынутые из своего мира, заброшенные черт знает куда. И выдернутые уже из нового мира. Вместо какого-никакого общества людей, пусть средневековых кровожадных феодалов-вегетарианцев, оказались среди зверей, пусть и в человечьем обличье. Чтоб выжить и вернуться хотя бы в мир номер два, приходилось прилагать массу усилий. Главным было во всем подражать, не выдав в себе человека. Но как же надоедало притворяться! Везде. Дома выдавать себя за исключительно правильного, в прежней земной школе — за умного и прилежного, в местной — за девочку. Быть то ангелом, то царевной, то волком. И везде, что удивительно, сходить за своего.

Премудрость человолчьего общения я выучил назубок, прекрасно им пользовался и, вновь попав к людям, с трудом удерживал позыв сказать эмоциями, а не словами. Сказать без слов можно было все, что угодно, но, если убрать нюансы, то главные чувства люди-звери выражали всего четырьмя способами.

Самым простым было игнорирование.

Свирепый оскал означал агрессию, ярость, выражение превосходства и принуждение к повиновению.

Нежелание связываться признавалось желанием подчиняться. Нужно было лебезить, расстилаясь по земле передней частью, елозя грудью и заискивающей мордой, либо падать на спину, демонстрируя, что без драки признаешь поражение. Тогда оставляли в покое.

Четвертое выражение чувств, самое приятное — любовь и симпатия. Человолки ухаживали просто, при помощи языка, который при первой возможности старался добраться до понравившейся особы. Взаимно симпатизирующие терлись мордами, облизывали друг друга. Постепенно из таких складывались пары. Но не обязательно. Самцы выбирали из нескольких самок, самки из многих самцов. Иногда возникали ссоры по этому поводу. Доходило до драк. Тогда вмешивался вожак, восстанавливая статус-кво.

В стае меня иногда нервировала общая нагота. Именно нервировала, не отвлекала. Так, наверное, люди чувствуют себя на нудистском пляже. Когда голые все, это не волнует. Это нормально. Настолько естественно, что неправильным выглядит человек одетый. В бытность человолком я сам смотрел на одетую вертикально ходящую особь как на инопланетянина. Логичны и естественны были грустно свисающие краники самцов, опасно болтавшиеся при ходьбе на четвереньках, и волочившаяся почти по земле мякоть взрослых самок. И облапившие светлокожих мам детеныши, которые висели на спинах и при любой возможности сосали грудь.