В гробницу Молэй Исмаила разрешен вход не мусульманам (редчайший для Марокко случай). Мрамор, светильники — любопытно. Нашел все-таки и купил такую же кассету, какая ребятам в кафе понравилась. Прихожу под конец дня, делаю грозную рожу:
— Отдавайте мою музыку.
— Ну, а можно еще…
— Никаких еще, возвращайте немедленно!
Смотрят как на гада, протягивают кассету. Я забираю и даю им точно такую же новую:
— Слушайте, ребята, на здоровье.
С собой у меня было много другой музыки (докупил в тот день). Просмотрев кассеты, повара очень удивились и обрадовались — после многих прослушиваний я выбрал и купил, оказывается, самых любимых в народе исполнителей.
Ребята ставили кассеты и тут же начинали подпевать, они знали наизусть все эти песни. В кафе "на огонек" набилось еще много народу с улицы, я долго сидел в этой дружной и веселой компании. Однако вскоре я почувствовал, что кривлю душой, пытаясь при помощи покупной музыки вызвать к себе симпатии и внимание окружающих, чтобы, на самом-то деле, избежать подступающей скуки и одиночества. В гостинице я ночевать не хотел, приглашавшего меня в гости араба (того, в доме которого я был вчера на поминках) дома не оказалось, и я решил на все забить и ехать в священный город ислама Молэй-Идрисс.
Времени было — почти час ночи. Город спал, окошки уже не горели и собачки уже не лаяли, но при этом я шел буквально в облаках гашиша — этот запах царил над местностью и мягко стелился вдоль тротуаров.
Выйдя к выезду на Молэй-Идрисс и оценив обстановку, я понял, что сейчас все же время спать, а не ехать, и направился к видневшимся на холме недостроенным виллам.
Не буду приводить подробностей, но это было ужасно: проснувшиеся посреди ночи собаки звонко заливались лаем, и через десять минут мне уже казалось, что лают все собаки в городе (а это, надо сказать, деморализует). Когда я все же вошел в один из недостроенных домов, скинул с плеча рюкзак и облегченно вздохнул в полной тишине, то вдруг отчетливо услышал, как в другой комнате за углом, буквально на расстоянии вытянутой руки, шумно встал с пола какой-то человек.
В результате моим ночным приютом стала пещера, которую я заметил на склоне одного из холмов. Внутри она оказалась полна мокриц, поэтому я разложил спальник и улегся у самого выхода под нависающим "козырьком", чтобы укрыться от утренней росы. Уже засыпая, я заметил в стенке, вплотную к которой лег, множество отверстий, как если бы ее во многих местах высверливали дрелью. Посветив зажигалкой, я заглянул в одну из них и увидел, что это норка, внутри которой мирно спит пчела. Сил на то, чтобы искать новое место для ночлега у меня уже не было и, вспомнив про Винни-Пуха, я уснул, успев подумать, что лучше бы мне завтра проснуться пораньше.
Проснувшись раньше пчел, я еще до первых лучей солнца застопил автомобиль, и, вдоволь налюбовавшись восходом и картинами пробуждения североафриканской природы, через полчаса уже подъезжал к Молэй-Идрису. Город является центром паломничества мусульман и назван так по имени захороненного в нем святого, праправнука пророка Мухаммеда, основателя марокканской королевской династии.
Только семьдесят лет назад не мусульманам было разрешено посещать город, до сих пор туристам здесь не разрешается оставаться на ночь. Перед входом в мавзолей Молэй-Идриса висит табличка "Не мусульманам вход запрещен" и установлен деревянный шлагбаум, у которого дежурит полицейский, следящий за соблюдением запрета.
Преисполнившись благоговения от осознания всей сакральности момента я поднялся по дороге на гору и ступил на землю священного города ислама, в глубине души ощущая себя ВЕЛИКИМ ПРОДОЛЖАТЕЛЕМ (здесь вступают фанфары) прославленных европейцев, которые с риском для жизни проникали в Мекку, Медину и всякие другие подобные места.
Зайдя позавтракать в первое попавшееся кафе, я на минутку остолбенел, не в силах понять, что я слышу. По телевизору шла программа польского спутникового телевидения: в рекламе католический ксендз сидел на скамейке рядом с девушкой, которая своими голыми коленками и чипсами пыталась склонить его к чему-то нехорошему.
Обойдя весь город и сфотографировав гробницу с высокого холма, я пешком отправился за пять километров к развалинам Волюблиса лучше всего сохранившегося в Марокко римского города-колонии. По пути я искал точку съемки красивой пальмы и вышел к берегу речки. При моем приближении в воду поспешно нырнули две черепахи, гревшиеся на камнях, но я успел их поймать (каждая была с две моих открытых ладони величиной), пофотографировал и отпустил. (Впоследствии многие приятели, услышав эту историю, сильно меня осуждали, объясняя, что черепахи в природе существуют для того, чтобы из них суп варить).