— Давайте вернемся на тот пункт, с которого вы начали обход. С паспортом у меня все в порядке. А если здесь запретная зона, то почему ворота открыты и никаких знаков нет?
Столкнувшись с непонятными осложнениями, те призадумались. Началась игра в "хорошего и плохого полицейского" — один пограничник принялся тыкать в меня стволом и трясти прикладом, гримасничая, а затем отнял рюкзак (паспорт изъяли в начале "контакта") и побрел с ним на юг. Второй, не достигнув успеха уговорами на арабском, догнал напарника, отправил его назад и сам продолжил путь.
Я сел на обочине, чтобы "злой" не смог тащить меня за руку. Вскоре прибежал взмыленный "генерал" (другого звания по-английски ни один необразованный араб не знает). Он предложил пройти с ним. Но мне было лениво. Указал жестом на свои уставшие ноги и терпеливо дождался, пока с южного КП пришлют джип.
На командном пункте у границы я провел немало времени, созерцая подвергаемые досмотру грузовики. Поскольку время моего задержания затягивалось, потребовал накормить меня обедом и получил три лепешки хлеба, плавленный сыр и джем. Через час переводчик мне сообщил:
— Твою судьбу будет решать большой босс — военный трибунал!
На том же джипе меня отвезли в армейский городок на въезде в Рафу. Англоговорящий майор приказал мне ждать в комнате, а сам с моим фотоаппаратом ушел в соседний кабинет. Я его предупредил:
— Вы будете нести ответственность за пленку.
В ответ майор хладнокровно заявил:
— Пленку проявит наш эксперт. Если не ней не будет обнаружено секретных объектов, ее все равно уничтожат. А мне в любом случае ничего не будет!..
Мне хватило глупости сознаться в наличии двух отснятых пленок, так их тоже изъяли, а меня сопроводили в соседний домик. С наступлением темноты на другом джине я был перевезен через улицу во двор еще одного казенного дома.
В кабинете начальника я получил полноценный ужин (с фулем, вареной картошкой и халвой), пока хозяин выяснял, на кой черт я ему сдался. Он пообещал заплатить 20 фунтов за мою депортацию (!), вернул фотоаппарат, пленки (в том числе вынутую катушку с недоснятой) и карту, оставив себе лишь паспорт. Поскольку в перерыве между редкими вопросами я упорно пытался задремать, он предложил мне провести ночь в соседней комнате, специально для того оборудованной (кровать, тумбочка и настенная лампа). Заснуть сразу не удалось. Когда я через час решил посетить туалет, начальник злобно этим воспользовался (разбудить, похоже, не решился бы) и снова попросил:
— Дай-ка мне свои пленки. К утру их проявят и вернут.
Очередной джип доставил меня в соседний полицейский участок, где под ночлег было выделено полкомнаты за каменной стойкой. Перетащив туда пару скамеек, я вновь обрел покой (относительный, ибо через распахнутые двери стаями слетались комары) — уже до утра…
Проснулся я после девяти, когда принесли завтрак чай и хлеб с сыром. А через полтора часа у меня взяли отпечатки пальцев, надели наручники и в сопровождении сотрудника отправили на такси к судье. Дорога заняла меньше часа, но при высадке выяснилось, что оплатить перевозку должен я! От возмущения мне даже не пришло в голову напомнить о своей безденежности. Я лишь потряс закованной конечностью и покрутил пальцем у виска, чем несказанно развеселил шестерых пассажиров.
Обиженный конвоир от автостанции повел меня пешком. По пути мы зашли в полицейский участок, и мой сопровождающий выклянчил там пикап для дальнейшей транспортировки…
После того, как мы проторчали во дворе обиталища судьи полтора часа, неожиданно выяснилось, что конвоир не привез нужной бумаги от задержавшего меня офицера. Мы отправились на такси обратно в Рафу. Таксист при высадке попытался закатить скандал, но я переадресовал его излияния работникам полицейского участка.
В связи с отсрочкой вынесения приговора, я потребовал дать мне возможность позвонить в российское посольство. К сожалению, дозвониться не удалось — на том конце трубку взяли, но ответов я не слышал, поэтому просто говорил "в никуда", пока не услышал короткие гудки. Повторную поездку к судье пообещали в шесть, но нужный офицер освободился от дежурства лишь полдевятого.
Около семи я отыскал комнату с телевизором и каменными полками. Собравшаяся там молодежь отнеслась к моему визиту крайне доброжелательно — вручили пульт (на десятке каналов шли новости и музыкалки на арабском или иврите) и угостили мороженным.
Потом один из полицейских предложил мне поужинать хубзами с джемом из банки, но тут появился присланный за мной джип. Я взял угощение с собой и доел по дороге.
Судья оказался типичным военным лет сорока. Сопровождающие меня сотрудники начали давать ему показания, я же сел нога за ногу, за что был изгнан во двор. Вел я себя, признаться, не очень вежливо: поставил стул перед дверью, огрызался на заигрывания слонявшихся без дела солдат.