Уроки химии

Заранее отсмотрев несколько выпусков «Ужина в шесть», Рот, как ни странно, заинтересовался, а сейчас, оказавшись в аудитории, на девяносто восемь процентов состоящей из женщин, ощутил, что они – герои передачи в неменьшей степени, чем Зотт. Создавалось впечатление, что все приходят в студию с карандашами и блокнотами, а то и с учебниками химии. Присутствующие ловили каждое слово, как принято – хотя случается редко – на лекциях и проповедях.

Во время очередной рекламной паузы он повернулся к своей соседке.

– Если не возражаете, – вежливо начал он, предъявив свое журналистское удостоверение, – хотел бы спросить: что именно вас привлекает в этой передаче?

– То, что меня здесь воспринимают всерьез.

– Как, разве не рецепты?

Соседка развернулась к нему, будто не веря своим ушам.

– Порой мне кажется, – с расстановкой проговорила она, – что в Америке мужчина не протянул бы и до полудня, случись ему на один день превратиться в женщину.

Зрительница, сидящая по другую сторону от Рота, похлопала его по колену:

– Готовьтесь к бунту.

Дождавшись окончания программы, он прошел за кулисы, где обменялся рукопожатием с Зотт, а ее пес Шесть-Тридцать знай принюхивался – этакий коп во время личного досмотра. После кратких взаимных представлений Зотт пригласила Рота вместе с фотографом к себе в гримерку, где рассказала про сегодняшний выпуск – или, точнее сказать, про те разделы химии, которые осветила в сегодняшнем выпуске. Вежливо выслушав, Рот высказался о ее брюках, назвав их смелым выбором. Она просверлила его непонимающим взглядом, а затем поздравила с таким же смелым выбором. Беседе задали тон.

Пока фотограф невозмутимо делал снимок за снимком, Рот переключился на ее прическу. Зотт бросила на него холодный взгляд.

Фотограф смотрел на журналиста с тревогой. Ему было поручено обеспечить хотя бы один снимок улыбающейся Зотт. Сделай же что-нибудь, жестами подсказывал он Роту; пошути.

– Можно спросить: что это за карандаш у вас в волосах? – зашел с другого бока Рот.

– Пожалуйста, – ответила она. – Это карандаш второй степени твердости. Вторая степень характеризует твердость графитового стержня. Раньше в качестве карандаша использовали свинцовый штифт; теперь стержни делают из графита, который является аллотропом углерода.

– Нет, я хотел спросить…

– Почему карандаш, а не ручка? Да потому, что графит, в отличие от чернил и пасты, стирается. Человеку свойственно ошибаться, мистер Рот. Карандаш позволяет стереть ошибку и двигаться дальше. Ученые готовы к ошибкам, мы спокойно относимся к неудачам. – С этими словами она неприязненно посмотрела на его авторучку.

Фотограф таращил глаза.

– Послушайте… – сказал журналист, захлопнув свой блокнот. – Я думал, вы охотно согласились на это интервью, но теперь вижу, что вам его навязали. Я никогда не беру интервью против воли человека; приношу вам искренние извинения, если помешал.

Затем он повернулся к фотографу и наклоном головы указал на дверь. Когда они уже шли через парковку, их остановил Сеймур Браун.

– Зотт сказала, чтобы вы подождали здесь, – передал он.

Через пять минут Рот уже сидел на переднем сиденье принадлежащего ей старенького голубого «плимута»; собаку с фотографом задвинули назад.

– Ваша собака, часом, не кусается? – спрашивал фотограф, вжимаясь в окно.

– Все собаки когда-нибудь кусаются, – бросила через плечо хозяйка. – В точности как люди – те тоже не утратили способность причинять вред. Вся штука в том, чтобы самим вести себя адекватно и никого не провоцировать на причинение вреда.

– Не понял: это было «да» или «нет»? – спросил фотограф, но они уже выруливали на трассу, и его вопрос утонул в рокоте двигателя.

– Куда мы едем? – поинтересовался Рот.

– Ко мне в лабораторию.

Но когда они остановились у низкого коричневого домика в безрадостном, но чистом квартале, он подумал, что ослышался.

– Боюсь, теперь мой черед извиняться, – сказала она, впуская гостей в дом. – У меня центрифуга барахлит. Но кофе смогу приготовить.

Она взялась за дело; фотограф знай щелкал затвором камеры, а Рот в изумлении обводил глазами пространство, некогда служившее, как он догадался, кухней. Сейчас это было нечто среднее между операционной и зоной биологической опасности.

– Нагрузка была несбалансирована, – объяснила Элизабет и, указывая на какую-то серебристую громаду, добавила фразу про разделение жидкостей, основанное на разнице плотностей.

Центрифуга? Он и не знал. Пришлось вновь открыть блокнот. Она поставила перед гостем тарелку печенья.

– С коричным альдегидом, – пояснила она.

Рот оглянулся и поймал на себе собачий взгляд.

– Шесть-Тридцать – необычная кличка, – отметил он. – В чем ее смысл?

– Смысл? – Элизабет зажгла горелку Бунзена и повернулась к Роту, вновь нахмурившись и как будто не понимая, к чему задавать такие банальные вопросы.

Вслед за тем она пустилась в подробные рассуждения о вавилонянах, которые пользовались шестидесятеричной системой счисления (то есть принимали за основание шесть десятков, пояснила она), как в математике, так и в астрономии.

– Надеюсь, теперь смысл прояснился, – закончила она.