Уроки любви

— Я просто не узнаю нашего молчальника. Будто сто лет знаком с тобой. А то все строил из себя буку. — Значительно посмотрела на Эжени Фанни, когда Иордан вышел из-за стола. — Ну, ведь хорош? Чудо, как хорош!

— Думаю, он не бука, а опытный сердцеед. — С улыбкой кивнула Эжени в сторону курящего в шезлонге серба. — Но я все хорошенько проверю и доложу. Правда, что у него дом поблизости?

— Да?! Впервые слышу. Он, вроде, говорил, что чурается суеты, роскоши, и потому снимает номер в какой-то третьесортной гостинице на горе.

— Странно. Набережная святой Амелии, дом 18. Это ведь вон там, левее, за мысом? Что-то не замечала в тех краях района бедноты. Я приглашена сегодня на ужин. — Задумалась Эжени.

— Ого! — Всплеснула руками Фанни. Темпы поистине военные. Сокрушительная любовная атака!

— Не беспокойся, Фанни, я прекрасно догадываюсь, что означают такие предложения, и не собираюсь торопиться и сумею сдержать любой натиск…

…Все последующие дни мадам Алуэтт провела в обществе загадочного серба. Их видели в ресторанах, прогуливающимися по окрестностям и даже — танцующими на ярмарке в Бильбао.

На последнее воскресенье октября Эжени наметила праздничный обед на вилле «Фреске», сообщив по-секрету Фанни, что это день ее двадцатипятилетия. Все приглашенные явились с подарками и были потрясены устроенным Алуэтт торжеством. День выдался пасмурный, но светлый. Колонны террасы обвивали гирлянды цветов и пестрые ленты, с кустов и клумб поднимались ввысь стайки воздушных шаров.

Эжени резвилась и радовалась, словно попавшее на праздник дитя, очаровывая приглашенных своим переливчатым смехом, молодой, искрящейся радостью.

«Она влюблена, явно влюблена!» — шептались гости, значительно переглядываясь и посматривая на стройного красавца серба, который не отрывал от Эжени страстных темных глаз. Иордан подарил Эжени портрет — в переливчатой игре перламутровых световых пятен угадывался профиль с пушистой чернотой опущенных ресниц и камелиями в бронзовым завитках.

— Это память о первой встрече. Я напишу еще сотни, тысячи ваших портретов. Ведь ты не оставишь меня, дорогая? — Иордан смотрел на нее с такой грустью, что Эжени не могла удержаться — изобразила полный смятения и страсти порыв:

— Вы любите меня, Данчо?!

Он кивнул, торжественно, обреченно, отбросив со лба длинные пряди, и с едва сдерживаемой страстью остановил взгляд на ее губах.

Эжени чуть не взвыла от тоски. Весь этот день она ждала Хельмута. Он знал о ее дне рождения из хранящейся в архиве анкеты. Он знал Об Иордане, преследующем Эжени своей загадочной страстью. И Хельмуту уже наверно было известно, кем на самом деле являлся загадочный серб. Но он, скорее всего, солгал, соблюдая официального правила неразглашения информации о состоящих на службе агентах.

— Этот человек у нас не значится. — Сообщил ей накануне Хельмут. — Но он очень красив. И, я уверен, — чрезвычайно коварен. Приказываю, умоляю, — прекрати свои опасные игры, девочка… Джени, я прошу тебя, Джен… — Звонившая в Мадрид с почты Эжени опустила трубку.

…И тут же затеяла торжество — шумное, чрезмерно шикарное, демонстрирующее обществу влюбленного кавалера. Того, кто, скорее всего, явился сюда за ее жизнью…

— Петь, петь! К фортепиано виновницу торжества! — Скандировали гости.

Она порхала по комнатам, перекидываясь шутками или парой слов с кем-то из гостей, давала распоряжения прислуге, громко смеялась, сдерживая поступавшую истерику.

— Петь? А почему бы и нет? — Эжени вышла на террасу. — Я буду петь здесь, без аккомпанемента.

— С ума сошла! Ты простудишься, одень хоть что-нибудь! — Засуетилась Фанни. — Смотри, вот-вот начнется дождь!

— Лучше останься в гостиной, дорогая, Фанни права. — Мягко попытался увести ее Иордан.

— Уйдите все, я буду петь одна! — Вспрыгнув на парапет балюстрады, Эжени прижалась спиной к каменной колонне. Пучки атласных лент, как крылья, развивались за ее спиной. Она посмотрела в серое небо с невыразимой тоской, словно прощаясь, обвела взглядом свинцовый горизонт, вздохнула полной грудью, — и запела. До последней секунды Эжени не знала, что вырвется из ее горла. Это была «Ave, Maria». Так звонко, так чисто взлетал ввысь ее прозрачный, молящий голос, что высыпавшие на террасу люди застыли. Притих даже ветер, трепавший деревья в саду.

Когда растаяли последние звуки, плачущая Фанни обняла колени Эжени:

— Ты просто сокровище, жаворонок!

В это мгновение откуда-то издалека послышался нарастающий рокот. Он быстро приближался и вскоре все увидели самолет, летящий прямо на них. Завизжав, дамы бросились в дом, мужчины зажали уши. Но было поздно — водопад белых роз застучал по крыше, осыпая террасу и газон. Люди ловили цветы, провожая взглядом исчезнувший за горизонт самолет.

— Вот это сюрприз: бомбардировка цветами! Кто бы так ухитрился? — Насмешливо улыбнулась Фанни, протягивая Эжени целую охапку цветов и кивнув в сторону Иордана Черне, молчаливо стоявшего все это время в дверях гостиной.