Уроки милосердия

Я оторвала взгляд от блокнота, в котором писала.

– Кажется неоконченной, да? Либо точку нужно поставить, либо запятую, но нужно выбрать.

В главе, над которой я трудилась уже час, было всего несколько предложений. Ничего не приходило в голову, и я знала почему. Я слишком устала творить. Вчера ночью родители повздорили, и шум меня разбудил. Я не слышала всей ссоры, но речь шла о миссис Шиманской. Она предлагала спрятать меня с мамой в случае необходимости, но всех нас она приютить не могла. Я не понимала, почему папа так расстроен. Мы с мамой вовсе не собирались от него уезжать.

– В нашем мире, – сказала я, – у каждого будет автомобиль с радиоприемником.

Дара хлопнула себя по животу, глаза ее загорелись.

– Не напоминай мне.

На прошлой неделе мы видели машину у «Водопада» – модного ресторана, где я однажды встретила кинозвезду. Когда из машины вышел шофер, мы услышали, как откуда-то изнутри льется музыка, проникает в душу и повисает в воздухе, как запах духов. Удивительно представлять, что можно взять музыку с собой в путешествие!

В тот же день я заметила на двери ресторана новую табличку: Psy i żїydzi nie pozwolonо. («Собакам и евреям вход воспрещен».)

Мы слышали рассказы о Хрустальной ночи. У мамы был двоюродный брат, чей магазинчик в Германии сожгли дотла, а наши соседи усыновили мальчика, родителей которого убили во время погрома. Рувим умолял мою сестру эмигрировать в Америку, но Бася не хотела оставлять родителей. Когда она сказала, что мы должны переехать в еврейский квартал, пока не стало еще хуже, отец заявил, что она преувеличивает. Мама кивнула на красивую деревянную буфетную стойку, которая весила килограммов сто и досталась нам от прабабушки. «Разве можно в один чемодан упаковать всю жизнь? – спросила она тогда. – Все воспоминания окажутся позади».

Я поняла, что Дара тоже вспомнила табличку на ресторане, потому что она сказала:

– В нашем мире никаких немцев не будет. – Потом засмеялась. – Бедняжка Минка! Такое впечатление, что тебе становится плохо при одной мысли об этом. Мир без немцев означает мир без герра Бауэра.

Я откладываю в сторону блокнот и придвигаюсь к Даре.

– Сегодня он вызвал меня три раза. Я единственная, кого он за занятие спрашивает больше одного раза.

– Наверное, потому, что ты все время тянешь руку.

Это правда. Немецкий – мой любимый предмет. Нам предоставляли выбор: французский или немецкий. Учительница французского, мадам Жениер, была старой монашкой с огромной бородавкой на подбородке, из которой торчали волосы. Зато учитель немецкого, герр Бауэр, был молодым мужчиной, немного похожим на актера Леона Либгольда, если прищуриться и немного помечтать, – как я обычно и поступала. Иногда, когда он заглядывал мне через плечо, чтобы исправить согласование рода в написанном тексте, я представляла, как он обнимает меня, целует и предлагает убежать с ним. Как будто подобное возможно между учителем и ученицей или христианином и иудейкой! Но герр Бауэр был очень симпатичным, и мне хотелось, чтобы он меня заметил, поэтому я посещала все занятия, какие он вел: немецкую грамматику, устную практику, литературу. Я была его лучшей ученицей, «звездой». Мы встречались с ним во время обеда, чтобы попрактиковаться в немецком.

– Glauben Sie, dass es regnen wird? – спрашивал он. («Полагаете, будет дождь?») – Ach ja, ich denke wir sollten mit, schlechtem Wetter rechen. («Да, мне кажется, нам стоит ожидать ненастья».) Иногда герр Бауэр даже позволял себе шутить со мной по-немецки. Noch eine weitere langweilige Besprechung! («Очередное скучное заседание!») – бросал он мимоходом, идя по коридору с отцом Янковяком и вежливо улыбаясь. Он знал, что священник не поймет ни слова, но я-то все понимала!

– Сегодня я заставила его покраснеть, – улыбнувшись, призналась я. – Сказала, что пишу стихи, и спросила его, как по-немецки будет: «Он заключил ее в свои объятия, и от поцелуя у нее дыхание перехватило». Надеялась, что, вместо того чтобы рассказывать, он мне это покажет.

– Ух ты! – вздрогнула Дара. – От одной мысли о немецком поцелуе у меня мурашки бегут по коже.

– Не смей так говорить! Герр Бауэр не такой. Он никогда не говорит со мной о войне. Он слишком образован для этого. Кроме того, если всех немцев стричь под одну гребенку, то чем мы отличаемся от тех, кто стрижет под одну гребенку всех евреев?

Дара взяла с прикроватной тумбочки книгу.

– Ох, герр Бауэр, – проворковала она, – я готова идти за вами на край света. В Берлин. Ой, подождите, это же одно и то же, не так ли? – Она прижимает книгу к лицу и делает вид, что целует ее.

Я почувствовала вспышку раздражения. Дара была красавицей с длинной шеей и фигурой танцовщицы. Я не смеялась над тем, что она водила за нос нескольких парней одновременно, которые постоянно толпились вокруг нее на вечеринках, соревнуясь за честь принести своей даме пунш или конфету.