Уроки танго

Назавтра целый день шел проливной дождь, а в доме Нечаевых целый день стояла тишина. У Тони был один класс, но она, позвонив в школу и сославшись на высокую температуру, не пошла на работу и весь день не выходила из своей комнаты. Нечаев с утра и до самого ухода на работу молча просидел на кухне, попивая чай и поглядывая в окно на свою яблоню, считая, что для молодой яблоньки дождь очень полезен. Потом его мысли уходили к дочери, и он обдумывал, как найти правильные слова, чтобы облегчить ее боль. Хотя такой разговор должен был быть между дочерью и матерью, но его отношения с Тоней всегда были ближе, чем у жены, и поэтому он знал, что говорить с Тоней должен будет он. Галя тоже провела весь день на кухне, готовя обед и пытаясь разобраться: переживать ли ей за свою дочь или радоваться тому, что Тонина жизнь, пусть и не сразу, но наконец-то станет нормальной, и у нее появится будущее. Галя изредка посматривала на мужа, ожидая, что он заговорит об этом же, но он молчал, глядя в окно на свою яблоню, хотя Галя была уверена, что мысли его тоже были о Тоне.

Лика первую половину дня пролежала в своей комнате на кровати, читая, слушая свое танго и размышляя, сколько нужно дать времени Тоне успокоиться, прежде чем можно будет подключать Стаса. Потом она все-таки не удержалась и, вызвав такси, поехала в свою студию. Приехав, она тут-же позвонила Стасу и рассказала о Викторе. Слыша в трубке возбужденное дыхание Стаса, она тут же предупредила его, чтобы он даже не думал появляться у Нечаевых, пока она сама не даст ему знать. Лика поинтересовалась, как у него дела с немцами? Не обрезал ли он все мосты? И услышав, что немцы будут ждать его сколько угодно, она уверила Стаса, что, если в своих дальнейших отношениях с Тоней он будет во всем следовать ее указаниям, он сможет брать в Германию два билета.

Довольная своим разговором со Стасом, она опять вызвала такси и поехала в «Веранду» — лучший ресторан в городе. Она заказала обед и бутылку дорогого калифорнийского пино нуар — своего любимого вина. Такой день нужно было отметить соответственно.

К концу недели Тоня вернулась из школы возбужденная и сразу бросилась в кухню, к обедающим родителям.

— Виктор в Новороссийске! — еще с порога крикнула она.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросила Галя.

— Он Сариной сиделке письмо написал, ну и, естественно, с обратным адресом. Еще тот конспиратор, — засмеялась Тоня. — Но я все равно была уверена, что он уехал в Новороссийск к брату. Виктор всегда мечтал жить у моря.

— Ну и чему ты так радуешься? — спросил Нечаев.

— Тому, мой дорогой папочка, что я его нашла и теперь уже никогда от себя не отпущу.

— И каким же это образом? — поинтересовался Нечаев.

— Очень простым. Я поеду к нему и заберу его сюда. Навсегда.

— Ты так уверена, что он с тобой поедет? Ты меня извини, но это рассуждение школьницы, а не учителя в школе.

— Не поедет, значит, я останусь там.

— И ты убеждена, что он этого захочет?

— Убеждена! А ты сомневаешься?

— К сожалению, да, — сказал Нечаев.

— Я тоже, Тонечка, сомневаюсь, — поддержала мужа Галя.

— Я вас не понимаю. Вы же прекрасно знаете, как я его люблю. Что я не могу без него, и он без меня тоже. Без меня он пропадет… Он опять пить начнет… Я нужна ему. Как воздух нужна! Я знаю это…

— Тоня, ты бы послушала себя со стороны, — укоризненно сказал Нечаев. — Все «я, я, я». «Без меня он не может…» — повторил он за Тоней. — А ты уверена в этом? Ты уверена, что он захочет опять вернуться к прошлой жизни?

Нечаев немного помолчал, глядя на притихшую Галю, затем перевел взгляд на Тоню.

— Помнишь, перед отъездом в Москву мне надо было у Виктора книгу взять и ты затащила меня к нему домой?

Тоня, конечно, помнила. Она уже давно, чуть ли не с самого начала их отношений, прорывалась к нему домой, но Виктор под любым предлогом не пускал ее к себе. Ей же казалось, что пока она отгорожена от его той, другой жизни, пока она не увидит Сару, не соприкоснется с его бытом, у них никогда не будет полной близости, он никогда не будет целиком принадлежать ей. И, когда отец заговорил о книге, она воспользовалась случаем и потащила отца к Виктору. Когда они пришли, Виктор как раз кормил сидящую в инвалидном кресле Сару. Ее застывшее, с отсутствующим выражением лицо по-прежнему хранило черты библейской красоты. Виктор очень смутился их приходу, но быстро оправился и продолжил кормить Сару.

— Ты помнишь, как он с ней? — спросил Нечаев. — Как смотрел на нее, держал за руку, кормил осторожно, как ребенка, обмывал после еды… Неужели ты этого не заметила? Так обращаются только с очень любимым человеком, Тоня.

— Что ты хочешь этим сказать? Что он по-прежнему ее любит? Да? Ну и что это меняет? Он ту Сару любит, ту, которой уже давно нет, от которой осталось только имя… Он память о ней любит, в конце концов, а я живая, и я нужна ему. Ему живая женщина нужна, а не…

— Тоня, как ты можешь?! — прервав ее, ужаснулась Галя.

— Могу! Я все сейчас могу, мама. Я знаю только одно: он должен быть со мной, а на все остальное мне плевать, — отрезала Тоня.