— Ты взрослый человек, Тоня, — сказал Нечаев. — Поступай как знаешь… Но я должен сказать, что так не любят. Когда по-настоящему любят, то, в первую и в последнюю очередь, думают о том, кого любят. А у тебя… Это, извини меня, не любовь.
— Знаешь, папуля! — с вызовом выкрикнула Тоня. — Ты меня тоже извини, но кто бы говорил о любви. Что ты о ней знаешь? Ты сам-то когда-нибудь любил?
— Немедленно прекрати!!! — неожиданно взорвалась Галя. Нечаев удивленно, а Тоня с испугом посмотрели на нее и переглянулись. Впервые в их жизни Галя вышла из себя и повысила голос.
— Какое ты имеешь право?! — не обращая внимания на их реакцию и уже не в силах остановиться, прокричала Галя. — Та к вот, чтобы ты знала: твой отец всю жизнь любит меня. Очень любит! А я… — тут Галя немного замялась, но сразу же, словно набравшись храбрости, продолжила: — А я с тех пор, как погиб… как мы переехали сюда, люблю его!
Сказав это, она испуганно посмотрела на изменившегося в лице Нечаева — впервые в их совместной жизни было произнесено слово «любовь». Тоня от неожиданности тоже растерялась и, переводя изумленный взгляд с отца на мать, чувствовала себя неловко и виновато.
Придя в себя, Галя повернулась к Тоне и укоризненно продолжила:
— Почему Лика, посторонний человек, смогла это сразу заметить, а ты, наша дочь, за все годы ничего не поняла. Да ты вообще ничего вокруг себя не замечаешь. Папа прав — все о себе: «я» да «я»…
Тоня, услышав Ликино имя, словно спохватилась и опять перешла в наступление:
— Ты совсем помешалась на своей Лике: чуть что, сразу ее приплетаешь. Шага без нее уже сделать не можешь. Она тут вообще всем руководить стала. Думаешь, с Виктором — это не ее работа? Он мне в письме про Стаса написал. Откуда он узнал? Конечно, она. Сказала, как свистнула. Как свое танго. Ты пригласила ее на нашу голову, а я теперь получаю, — совсем уже озлобленно закончила Тоня.
— Я не собираюсь перед тобой оправдываться, — холодно ответила Галя. — Я скажу тебе только одно. Она совершенно искренне желает нам всем добра.
— О да! Как она нас всех мгновенно полюбила! — с издевкой воскликнула Тоня. — А впрочем, какая разница? Рано или поздно он бы все равно о Стаське узнал… Ладно, не хочу я больше об этом. Я пошла к себе, — неожиданно сникнув, добавила она и вышла из кухни, но сразу же и вернулась обратно.
— Вы меня извините, родители. Я тут наговорила, нагрубила… У меня сегодня голова кругом. Да и не только сегодня.
Сказав это, она опять вышла из кухни и поднялась к себе. Зайдя в комнату, она бросилась на кровать и, окаменело уставившись в потолок, вернулась к своим тяжелым мыслям. Впервые в своей жизни она растерялась и не могла принять решение, что ей дальше делать. Даже когда она после института в первый раз увидела в учительской опустившегося и превратившегося в старика Виктора, она, как бы ей ни было плохо — ведь рушилось все, к чему она долгие годы готовилась, — сразу приняла решение: забыть о нем. И она забыла. Другое дело, что потом все, слава Богу, пошло, как надо, но ведь изначально она приняла решение. Сейчас же она не знала, как ей поступить дальше, и от этого голова у нее шла кругом.
После Тониного ухода на кухне повисла мертвая тишина.
— Сережа, не обращай внимания, — наконец нарушила тишину Галя. — Ты же видишь, в каком она состоянии. Несет всякое. Она же так не думает.
— Не думает… — медленно повторил за ней Нечаев и, облокотившись о стол, глядя ей прямо в глаза, спросил: — Галча, вот то, что ты только сейчас сказала, — это твое? Ты так думаешь, или просто в горячке спора?
— Мое, Среженька, мое, — твердо ответила Галя. — Я понимаю, мы несколько запоздали с этим разговором — у нас серебряная свадьба на носу. Знаешь, Лика права: мы живем, не слыша друг друга. Как манекены…
— Только некоторые манекены умеют любить. Может быть, не так безумно… Но я и не верю в безумие. Оно недолговечно, равнодушие — да.
— Сереженька, пожалуйста, давай не сейчас. Это не разговор на кухне.
— Конечно, нет, — улыбнувшись, согласился Нечаев. — Знаешь, это ведь, пожалуй, самое запоздалое и нелепое объяснение в любви в истории. Оно обязательно требует особенной обстановки: в саду, например, когда луна, вечерние запахи, моя яблонька…
— Опять отшучиваешься, — тоскливо сказала Галя. — Ничего у нас не изменится… Все будет как раньше.
— Вот это уже нет, — решительно возразил Нечаев. — Как раньше у нас уже никогда не будет. Вы тут с Ликой все переставили, перекрутили, но это — мебель, ее расставил на прежние места — и все, как будто ничего и не происходило. Людей так обратно не расставишь…
— Ну и хорошо, что как раньше не будет.
— Может быть, может быть… Поживем — увидим.
11. Отъезд Лики