Никаких контрольных для проверки у Тони не было. Этим предлогом она пользовалась, чтобы уединиться в своей комнате, и делала это довольно часто, особенно в последнее время. Зайдя к себе в комнату, она легла на кровать в свою любимую позу: положив голову на согнутые в локтях руки — и смотрела в потолок, пытаясь разобраться в своих совсем невеселых и запутанных мыслях. «Если я поеду к нему в Новороссийск, — думала она, — и даже если я там с ним останусь, отец прав — ничего не изменится. Сара всегда будет с ним, и все будет продолжаться, как раньше… А может, действительно поехать в Москву, к Лике? Устроиться на хорошую работу, зарабатывать большие деньги… Тогда, может быть, он сам ко мне приедет. Снимем для Сары отдельную квартиру с сиделкой — почему нет, если есть большие деньги? Ну а если Виктор не поедет, значит, судьба, которая, по моему убеждению, была предсказана мне фильмом „Доживем до понедельника“, после всего оказалась просто красивой сказкой, мною самой же и придуманной… Ну что ж, тогда я буду сама устраивать свою судьбу, а не полагаться на фильмы. Буду устраивать свою жизнь в Москве. Или, в конце концов, плюну на все и укачу со Стаськой в Германию. Он будет меня там на руках носить. Секс — не самое главное в жизни…» Понемногу к ней пришла ее обычная уверенность в себе и в том, что она примет правильное для себя решение. И она успокоилась.
Нечаев тем временем возился в саду, уже потерявшем свою бурную осеннюю раскраску. Ему здесь всегда хорошо думалось, но сегодняшние мысли были тяжелыми и безысходными, заводящими его в тупик. И как бы он только что ни петушился перед Галей, с момента отъезда Лики все его мысли были поглощены только этим проклятым ремонтом и связанным с ним долгом. Пятьсот долларов были выброшены на ветер. Ну это еще полбеды. Главная беда была в том, что их надо будет возвращать Калягину, а значит, где-то доставать. Хорошо еще, что времени до отдачи долга было довольно много. Но в любом случае скопить такую сумму было для них практически невозможно — они жили от зарплаты до зарплаты. А вот если к моменту отдачи долга нужную сумму собрать не удастся, как бы ему этого ни хотелось, деньги придется одалживать опять (конечно, о Калягине не могло быть и речи). В конце концов, можно было бы и дом продать, о чем ему уже давно намекала Галя, — куда им такая махина? И сейчас это был бы, наверное, самый правильный выход. Но была причина, из-за которой Нечаев даже слышать не хотел о расставании с домом, в котором он родился. Причиной этой был его сад, вернувший ему его силы, его талант и его душу, которые чуть не погибли вместе с Антоном при взрыве газового баллона. Была, правда, еще одна незначительная причина, о которой никто даже не догадывался: четыре дыры на месте мемориальной доски, которые напоминали ему о его бунтарской молодости. Нечаев понимал, что эти причины настоящего мужчины недостойны, но ничего поделать с собой не мог.
Все эти нелегкие мысли мешали Нечаеву получать удовольствие от общения со своим садом. И хотя они были вызваны неожиданным приездом в их дом Лики, а затем таким же неожиданным ее отъездом, злиться на нее он не мог. Ласково поглаживая ствол своей молоденькой яблони, которую Лика посадила в его отсутствие, он вспомнил, что об этой его мечте она услышала от него всего лишь один раз, в первый день ее прихода к ним. Увидев в окне кухни мелькнувшую Галину фигуру, он представил себе, что, если бы не Ликины уроки танго, он, вероятнее всего, никогда бы не услышал от Гали те слова, которые он всю жизнь хотел от нее услышать и которые не решался сказать ей сам. Простые слова любви.
Окно в чулане Повесть
Часть первая
Принстон, США
Студенты Принстонского университета прозвали своего молодого профессора математики Влада Долецкого weird Russian (русским чудаком). Его коллеги по университету придерживались такого же мнения, хотя вслух об этом не говорили. И даже его любовница Люси Бэйкер, работающая на кафедре славистики, в приливе, как ей казалось, неудержимой страсти, горячо шептала ему те же слова, правда, уже на своем ломаном русском. Хотя внешне Долецкий на чудака никак не походил: умное, открытое лицо с пронзительно-голубыми глазами, которые, казалось, всегда улыбались; общительный, остроумный, он всегда привлекал к себе людей, особенно женщин. Но в чем-то они все по-своему были правы: для уравновешенных американцев характер и поведение Влада Долецкого иначе как чудаковатым назвать было трудно, и примеров тому было больше чем достаточно. Когда, например, студенты его кафедры спрашивали, чего профессору больше всего не хватает в Америке, он не задумываясь и совершенно искренне отвечал: «Широких русских подоконников, — а потом уже добавлял: — И конечно же, Петербурга».