Уроки танго

— Пошли, — неуверенно сказал Коська и медленно поднялся со стула. Света так же медленно поднялась и пошла к себе в комнату. Войдя, она повернулась к оставленной ею открытой двери и смотрела, как Коська вошел в комнату и закрыл дверь за собой. Потом он неуверенным, заплетающимся шагом подошел к ней, взял за плечи и, приблизив к ней свое раскрасневшееся лицо, даже не поцеловал, а укусил в губы. Света почувствовала вкус крови на губах, впитавшийся в Коську запах алкоголя, немытого тела и ей вдруг стало до тошноты противно. «Что я творю?! Дура! Ну какая же я дура!» — мелькнуло у нее в голове и она, с силой оттолкнув Коську, закричала: «Не смей!» Он отшатнулся, с трудом удерживаясь на ногах. Они несколько секунд молча смотрели друг на друга: он — совершенно растерянно, она — со злостью и брезгливостью. Вдруг его лицо перекосилось: «Ты чего?! Я что, заставлял тебя?! Ты же сама позвала! А теперь издеваешься, сука?!» — зарычал он и повалил ее на диван. Света уперлась руками в его грудь, пытаясь освободиться, но он навалился на нее всей тяжестью своего тела и, схватив ее одной рукой за горло, другой стал разрывать на ней платье. Освободив ее грудь, он впился губами в ее сосок и одним движением рванул вниз трусики. «Только не закричать, только не закричать», — пронеслось у нее в голове. Закричать она боялась не от своего бессилия и не от причиняемой ей боли — это все она могла терпеть. Самое страшное для нее было, что ее крик может услышать Владик. Чувствуя, как силы оставляют ее, она отвернула от Коськи голову, до крови зубами впилась в свою ладонь и перестала сопротивляться…

Последующие несколько дней она не появлялась на кухне. Коська несколько раз стучался к ней в дверь, жалким голосом умоляя впустить. Она безразлично отвечала: «Не сейчас». Он пытался через дверь просить у нее прощения, и в его голосе звучало чувство вины и страха. Она же не испытывала к нему ничего, кроме равнодушия. Во всем, что произошло, она винила только себя.

* * *

Владик уже начинал серьезно подумывать о возвращении в Принстон. Он, как мог, насытился Питером: посетил всех своих друзей, почти каждый день гулял по своим любимым местам, по нескольку раз побывал в Эрмитаже и в Русском музее, посмотрел в театрах все, что стоило посмотреть. Та к что можно было считать свою программу визита законченной. Осталось только встретить племянника Эвана из Штатов. Ну и конечно, самое главное: с Милой так ничего и не решилось. Он собрался в последний раз поговорить с ней и попытаться убедить ее поехать с ним. Он прекрасно понимал, что если и в этот раз она не поедет, значит, они расстанутся навсегда. А этого он сейчас представить себе уже не мог. И ему все чаще и чаще стала приходить мысль плюнуть на Принстон и, приняв предложение Рыжкова, остаться в Питере. С Милой. Но только надо быть уверенным, что она к нему вернется. А такой уверенности у него совсем не было. По-крайней мере, повода так думать она ему не давала. Он долго не мог решиться на этот разговор, зная, что он будет решающим и второго уже не будет. Но и оттягивать его тоже было глупо и совсем не по-мужски. Через несколько дней должен был прилететь племянник Эвана, и Владику надо было освободить свой чулан. Он собирался ненадолго перебраться к Яше, а затем уже возвращаться в Принстон. А вот навсегда и вместе с Милой, или одному, чтобы только уволиться и вернуться в Питер, — это уже будет зависеть от нее.

Наконец решившись, он по телефону договорился с Милой, что зайдет к ней вечером. Днем, чтобы занять себя и успокоиться, он уже в который раз пошел в Эрмитаж и долго бродил по залам своих любимых импрессионистов. Возвращаясь домой, он зашел в цветочный магазин и уже в который раз купил большой букет белых роз. Но уже на подходе к дому он решил, что цветы могут показаться Миле явным подхалимажем. Он выбрал из толпы прохожих наиболее устало и мрачно выглядевшую женщину и протянул ей букет, сказав, что девушка, которой он предназначался, его бросила. Отдав цветы, он зашел в кондитерский магазин и накупил пирожных, в том числе тирамису, которое Мила обожала и за которое могла простить любое подхалимство.

Мила уже вернулась домой и ждала его. На столе стояли чашки, тарелочки, блюдо булочек с маком и банка растворимого кофе — для него. Глядя на этот более чем скромно накрытый стол, Владик почувствовал прилив жалости. «Она же так вкалывает. Всю свою жизнь. И все, что она может позволить себе, — это булочки с маком».

— Когда твой американец приезжает? — спросила Мила, поблагодарив за пирожные и разложив их на блюде.

— Послезавтра.

— А где ты сам собираешься жить? — удивилась Мила.

— У Яшки, — сказал Владик и, взяв со стола банку растворимого кофе, принялся ее рассматривать.

— Ты Свете об этом говорил?

— Нет, тебе первой. А что, сначала надо было ей? — спросил Владик, поставив банку кофе обратно на стол.

— Да нет. Но ты же знаешь, что она в тебя влюбилась. А ты ведешь себя так, как будто этого не замечаешь. Я не понимаю, зачем ты ей дуришь голову? На тебя это не похоже.