Беглецы рассказали, что бунтовщики собираются выручать свои семьи и что обозлены они не на шутку: надеются вырваться из полона и вернуться за болото. Вроде как там боярин обещался их принять и еще пожаловать, за то, что Ратному отомстят.
Ну, с заболотными всё понятно, но к ним еще и из куньевских кое-кто примкнул: кто-то очень вовремя пустил слух, что до весны всем припасов не хватит, с голоду пухнуть начнут, ясное дело – не хозяева, а холопы. И перемрут все – и старые, и малые. В общем, много чего им доброхоты нашептали, а перепуганные зловещими слухами бабы еще больше сами себе напридумывали.
Кто-то просто испугался идти против толпы, ибо несогласных бунтовать резали вместе с хозяевами. Самое же страшное, что в Ратном, как только по селу прокатился первый, еще невнятный слух, бабы-холопки, чьи мужья взбунтовались, тоже вскинулись. Когда малец выбирался из села, там крик до небес стоял, и кровь пролилась: ратнинские бабы за топоры и рогатины схватились, Листвяна своих девок с самострелами вывела, и лучниц в Ратном хватало. Чем дело закончилось, парнишка не ведал, не до того было – помчался в крепость за подмогой.
Вот тогда и пришел их черед на коней садиться – некому больше прийти на помощь Ратному. Отроков постарше, способных воевать, набралось только два десятка вместе с купеческими, да еще Сенькин десяток. И девки. И покалеченные наставники с Ариной. Анна тоже было с ними рванулась, да Филимон боярыню остановил. Он в отсутствие Алексея за воеводу распоряжался и сам в крепости тоже остался, к обороне ее готовить.
Анна сгоряча чуть спорить с ним не начала, да сдержала себя. Правда, это только Арина заметила и в первый раз порадовалась, что у нее самой детей пока нет. Каково Анне отправлять в бой не только десятилетнего сына, но и двух дочерей, она даже думать не хотела.
Сама Арина боялась, что Андрей ей прикажет остаться. И что тогда? Спорить с ним? Девок одних посылать? Он, кажется, уже и готов был, но… Так ничего и не сказал. Проверил только, как шлем на ней застегнут и конь оседлан, да велел подле себя держаться.
Девкам, как и самой Арине, шлемы из добычи, взятой за болотом, давно подобрали и подогнали, а вместо кольчуги у каждой был кожаный доспех. И не зря наставники гоняли их в такой тяжести не то что до седьмого пота, а чуть не до обмороков: все сидело привычно и движения не сковывало. И конь слушался каждого движения.
Мало того, нашлась ещё одна причина для беспокойства: в последний момент выяснилось, что Сучок с частью артели и старшиной лесовиков Гаркуном еще затемно ушли в Ратное, а с ними увязался Простыня. Сказали караульным, что тын смотреть, мол, к утру хотят успеть, но в такое время! Сучку-то верили, но… Мало ли? И посыльный их не встретил по дороге…
Хорошо, остальные лесовики на месте. Но коли бунт, то их и оставшихся плотников с собой брать никак нельзя. Против крепости лесовики не поднимутся – побоятся Нинеи, а под Ратным, кто их знает – вдруг ретивое взыграет?
Что в самом Ратном застанут? Сумели ли бабы холопок окоротить? Но показывать девчонкам свою тревогу никак нельзя, а потому Арина, когда переправились через Пивень и двинулись походным порядком в конном строю по двое – как-никак их набралось четыре десятка вместе с девками и Сенькиными «связными» – оглянулась на своих девчонок, подмигнула и скомандовала:
– Ну что насупились, поляницы? Мария, Анна! Запевайте! Про Лизавету, помните?
Боярышни, ставшие сейчас, что с ними нечасто случалось, неотличимо похожими друг на дружку из-за одинаково серьезного выражения лиц, встрепенулись, переглянулись и дружно грянули полюбившуюся еще на посиделках песню, хорошо ложившуюся на рысь, которой шли кони:
Отроки, услышав девичьи голоса и повинуясь знаку Андрея, не менее дружно подхватили, и над осенним сырым серым туманом, окутавшим лес, зазвучал хор в несколько десятков молодых глоток:
– Десяток, спешиться! С двух сторон от моста для стрельбы лёжа изготовиться! Мария справа! Анна слева! Самострелы к бою! Первые стреляют, вторые заряжают! По мосту! На пять шагов перед наставниками! Бей! Передвигаться ползком! Как учили! Из укрытия не высовываться!