После памятной обоим безобразной ссоры в день возвращения полусотни из-за болота они вроде бы помирились. Во всяком случае, со стороны казалось именно так, но Анна чувствовала, что трещина между ними до конца не затянулась. Один неправильный шаг, одно неосторожное слово – и все опять рухнет в стылую полынью, теперь уже навсегда. Обоим этого не хотелось, обоих страшило одиночество, вот и проводили они вечера, вроде бы наблюдая за своими подопечными, а на самом деле осторожно и бережно протягивая друг к другу тонкие ниточки из взглядов и улыбок, и штопая ими порванное полотно доверия и взаимопонимания.
Объяснил ли кто-нибудь Алексею, почему Анна так на него взъелась, она не знала, но ей самой не только Филимон растолковывал, в чем она была не права, но и Нинея своего добавила.
– У мужей своя правда! Не мог он иначе, он своим примером отроков учил, как долг выполнять – защищать и оберегать. Он в другом не прав: не выкобениваться ему надо было, а убить того старика, не раздумывая. Так часто получается, когда вместо того, чтобы свое дело делать, стараются себя показать, а потом либо выглядят смешно, либо в неприятности влипают.
Обычно в ответ на поддразнивающие взгляды Алексея она со строгим видом указывала глазами на девок – мол, уймись, не сейчас, а тут вдруг подумала, что никто и не сомневается: после того, как протрубят отбой, Алексей, притворяясь, что сторожится посторонних глаз, пойдет ночевать к ней. Все знают, наверное, включая Сенькин десяток – знают, но дружно делают вид, что в упор ничего не замечают. Анна не то чтобы себя обманывала на этот счет, нет, но до сих пор держалась за устоявшийся порядок, как за последний оплот, позволяющий ей сохранять видимость приличий и собственное достоинство. Во всяком случае, раньше она была в этом непоколебимо уверена.
Но кого ей бояться и от кого прятаться? Боярыне не пристало, как девке по сеновалам, скрываться!
Решение родилось само собой. Анна не отвела взгляда от глаз Алексея, напротив, ответила ему столь же откровенно весело, позабавившись мимоходом, как удивленно вскинул он брови. И словно кто-то на ухо сказал ее же голосом: «Ну, погоди, Лешка! Сейчас еще не так удивишься!»
Встала, у всех на глазах откровенно и грациозно потянулась, как лесная рысь, и с бесшабашным задором, не скрываясь ни от кого и никого не боясь, обратилась к Алексею, как будто каждый день это делала:
– А чего-то устала я, Алеша, сегодня. Пусть молодежь без нас тут продолжает. Спать хочу. Пойдем?
Что бы ни подумал в этот миг Алексей, но воин в любой обстановке не теряется. Вот и тут не подвел: глазом не моргнул, как будто только этого и ждал от нее, в один шаг оказался рядом, уверенно и по-хозяйски положил ей руку на плечи.
– Да и правда, Аннушка, пойдем… Засиделись мы с тобой что-то.
В моментально наступившей тишине, прерванной лишь коротким, как икота, девичьим нервным хихиканьем, за которое хохотушка явно получила от соседки локтем в бок, они чуть ли не танцевальным, специально отрепетированным движением уверенно повернулись, чтобы направиться к ее покоям.
И тут Анна прямо перед собой увидела все-все понимающие глаза сына. Михайла как раз спускался с крыльца, когда Анна поднималась со скамьи для своего сольного выступления, и теперь стоял у нее за спиной, с совершенно невозможным для подростка пониманием и сочувствием глядя на эту новую – без малейшего сомнения новую! – свободную и вмиг помолодевшую мать, не в первый раз убеждаясь, что как бы хорошо ты ни был знаком с женщиной, не все, ах, не все ты про нее знаешь и понимаешь.
Сына ли? Да с таким взглядом отцы на дочерей в день свадьбы смотрят…
Что испытывает отец новобрачной, когда молодой муж уводит ее из-за праздничного стола в спальню? Ведь его кровиночка, возможно, любимица, выросшая на руках и на глазах, болевшая, капризничавшая, радовавшая и огорчавшая, сделавшая первые шаги, сказавшая первое слово, впервые замеченная ненароком с парнем… И вот сейчас этот… будет делать с ней… ее страх, боль, кровь… Как это переносят отцы?
Анна, конечно, не могла даже предположить, что с помощью таких вот мыслей ее Мишаня… Да нет! – взрослый, битый жизнью, отнюдь не сентиментальный мужик, ровесник Корнея, едва ли уступавший ему в силе характера – Михаил Ратников, неимоверным усилием воли задвигает сейчас в дальний угол сознания природного Лисовина, давит зверские мужские инстинкты, всегда вылезающие, когда женщина с вот
Сколько раз (немного, но и не единожды) слышал он раздававшиеся вслед таким парам самые гнусные выражения из чисто мужского лексикона, негромко прорывавшиеся сквозь сжатые зубы! Сам в таких случаях никогда не ругался, но и не осуждал ханжески, потому, что понимал: уже через несколько секунд из тех же уст могут раздаться и добрые пожелания. Просто матушка-природа требовала отдать дань памяти множеству поколений самцов, проливавших свою и чужую кровь в борьбе за самку. Гены, никуда от них не денешься!