После того, как закончилась в основном постройка терема, посиделки, проходившие до того возле девичьей, плавно переместились к нему. На новеньком, еще пахнувшем свежеструганным деревом гульбище и около него и песни пели, и в игры играли, иной раз там же Мишаня свои сказки рассказывал – удивительные, до того неслыханные.
Анне нравились эти неспешные вечера, хотя порой они и выдавались хлопотными. Ну да ничего не поделаешь: сотня отроков сама по себе – тот еще котел с заботами, а коли туда полтора десятка девиц подмешать… Закипало порой так, что хоть крышкой накрывай, хоть переворачивай да выливай, пока само не убежало. Но и спокойные вечера тоже выдавались: девки чинно сидели по лавкам, вязали кружева или пряли – в конце августа темнело рано, и Анна запретила воспитанницам ломать глаза над тонкой работой. Отроки, кто пошустрее, притаскивали из трапезной скамьи и устраивались полукругом напротив, насколько хватало места.
Смешки, подначки, хихиканье постепенно заглушались рожками, свирелями, бубнами и еще какими-то гремящими, звякающими и шуршащими инструментами, названий которых Анна и не знала, но которые Артемий время от времени добавлял к оркестру, виртуозно вливая их звучание в общий поток. Наконец наступал момент, когда главный музыкант крепости устраивался сбоку от оркестра – так, чтобы видеть и играющих, и поющих, взмахивал руками, привлекая к себе всеобщее внимание, и начиналось Чудо.
Поначалу, когда оркестр состоял всего из нескольких мальчишек с рожками да бубнами, они играли, что называется, кто в лес, кто по дрова, вступая не в лад или прерывая наигрыш, если неопытному рожечнику не доставало дыхания. Но всего через несколько седмиц им хватало еле заметного знака от дирижера, чтобы дружно грянуть походную или плясовую, да так, что у слушателей дыхание перехватывало, и все разговоры сразу же прекращались. А уж когда Артюха на свирели выводил на пару с Дудариком какую-нибудь особо душевную мелодию, то и у баб порой слеза проблескивала.
Правда, несколько раз им приходилось прерывать свое выступление, а кое-что строго-настрого запретил исполнять… Прошка, объясняя свое требование тем, что, дескать, щенки еще не выросли, и от особо страдательной музыки начинают сильно переживать, громко выть, а на следующий день отказываются жрать, и девки с ними справиться не могут. Ну и вообще, хорошо, что сейчас лето, а то зимой и до беды недолго… Неча волков приманивать.
Петь в крепости любили, и пели все. Даже те, кого Господь голосом не наградил или дал такой, что им только пилы на лесопилке пугать – когда их точат. Таких за общим хором слышали только те, кто с ними рядом сидел или стоял, а остальные самозабвенно выводили слова песен – и хорошо знакомых всем с детства, от старших братьев и сестер, и новых, которые придумал или подсказал Мишаня.
Песни, которые отроки пели во время своих учебных походов, Артемий на посиделках благоразумно замалчивал, хотя знали их, конечно, все обитатели крепости, а Верка порой и вставляла в речь кое-что из этих песен, особенно когда разносила какую-нибудь нерадивую холопку. Говорили, что даже Ульяна как-то раз оскоромилась, выдала третьему десятку что-то особо хлесткое из походного набора, когда отроки сдали ее прачкам вконец изгвазданные порты с рубахами, а их десятник заикнулся насчет «чистое надо завтра утром».
Помимо всего прочего, была и еще одна причина, по которой Анна появлялась на посиделках, даже когда присматривать за девицами был не ее черед – Алексею, как и прочим наставникам, тоже приходилось в свою очередь приглядывать за порядком среди отроков.