Уровни абсурда

Глаза волка, увидев приближающееся оборонное средство, расширились, а кабанья харя попыталась что-то крикнуть, но не успела. Лавка с жутким треском врезалась в окно, вырвала раму и, увлекая за собой штурмовую группу вурдалаков, вылетела во двор. Там раздался грохот, за которым тут же последовал взрыв рева и воя. Чей-то визгливый голос проорал:

— Медведя убило! Срочно коновала! Ой, не надо! Жив вроде бы…

Прохор оглядел поле боя и порадовался тому, что первый штурм был с честью отбит. Вот только висевший на лестнице зад портил картину и представлялся вражеским десантным приспособлением, захватившим важный оборонный редут. Инвалид поискал глазами и заметил крепкий деревянный табурет, стоявший под столом. Он хотел было воспользоваться им и выбить зад из предполагаемого редута, но передумал. Чудовище, застрявшее в потолке, в данный момент исполняло роль естественной пробки и не позволяло более никому проникнуть сверху, оберегая тем самым воздушное пространство укрепленного бункера, коим сейчас являлась изба.

Пока противник, скуля и воя, приходил в себя от примененного инвалидом болезненного тактического хода, Прохор решил посмотреть, что случилось с Митькой, так как Грунька уже пришла в себя и снова заняла позицию у окна, держа в руках ухват. Пнув на всякий случай кулаком вражеский зад по пути (отчего крылья сверху выдали тревожную дробь по потолку), Прохор схватил Митьку за плечи и приволок его к столу.

После непродолжительного сеанса армейской медицины, выразившегося в нанесении по щекам зятя порции хлестких оплеух, Митька открыл глаза и, хлюпая разбитым носом, произнес:

— Пить…

Прохор вставил ему в рот горлышко глиняной бутыли, и зять хлебнул от души. Глаза его тут же раскрылись так широко, что готовы были выпрыгнуть из глазниц. Инвалид отнял бутыль и спросил:

— Ну как?

— Жить можно, — ответил Митька, и, сморщившись, выплюнул изо рта несколько ненужных более зубов.

Он занял сидячее положение и, кряхтя, поведал:

— Ох, и тварь! Я таких отродясь не видывал! Голова вроде кошачья, но огромная и с гривой, крылья — как у летучей мыши, и еще руки имеются, у которых кулаки — не приведи боже! Она мне как дала по сопатке, так я и топор выронил. А потом не помню, что дальше было, но, кажется, потешилась она всласть…

Митька, шатаясь, встал, посмотрел на волосатый зад, застрявший под потолком, и крикнул:

— Эй, Навуходоносор чертов! Топор верни, он денег стоит!

С чердака гулко донеслось:

— Верну, не переживай! В темечко. Вот только спущусь, и сразу верну…

— Вот сволочь! — подвел итог Митька. — Чем же теперь сражаться-то?

— На, — протянул ему табуретку Прохор. — Становись у окна.

Митька занял место рядом с Грунькой. Но — не напротив окна, а как бы из-за угла. И случилось это вовремя. Потому что во дворе раздался басовитый хриплый рев и послышался звук сдвигаемой с места кадки. Прохору подумалось, что тот, кто смог справиться с многопудовой емкостью, должен был обладать поистине чудовищной силой.

Поэтому он прислонился спиной к печке, отстегнул свою деревянную ногу и, взяв ее в руку, взмахнул протезом в воздухе, пробуя баланс. Новое оружие весило внушительно и ничего успокоительного врагам не сулило. А если и сулило, то только состояние полного покоя…

Раздался мощный удар в дверь, ведущую к горнице. Подпертая прохоровым чудо-костылем, дверь выдержала натиск. В ту же секунду в окно всунулась волчья морда. Но выглядела она не так, как в первый раз. Мало того, что в пасти явно не хватало клыков, еще и правый глаз оборотня был закрыт впечатляющих размеров опухолью. Вурдалак рявкнул:

— Эй, ты! Лавкометатель! Слышишь стук в дверь? Это стучится твоя нелегкая и короткая судьба!

Дверь застонала от очередного удара, и костыль выгнуло дугой.

Волк хотел еще что-то добавить, но у него не получилось. В воздухе резко и неотвратимо мелькнула табуретка, направленная рукой Митьки. Поданная из-за угла, она совершенно неожиданно возникла перед мордой злобствующего оборотня и, не дав тому продолжить речь, с хрустом врубилась в плюющуюся негодованием пасть. С громким воплем вурдалак вылетел вон!

Митька вернул табуретку на исходную позицию и приготовился к встрече новых врагов. И они не заставили себя ждать.

В окно просунулась прежняя кабанья харя, которая крикнула:

— Сдавайтесь, и мы вас сразу убьем перед тем, как сожрать! А то — будем есть живыми, откусывая помаленьку…

Уже натренированной рукой Митька прицельно послал табуретку по дуге, и она впечаталась сиденьем прямо в кабаний пятак. Возник звук, похожий на последний хлюп засосанной болотом коровы, и кабанье рыло исчезло из окна вместе с прилипшей к его пятаку табуреткой. Во дворе опять возник многоголосый вой, и во входную дверь прекратились удары.

Прохор поставил протез на пол и захлопал в ладоши, крикнув при этом:

— Да ты герой, Митька! Молодец!

Зять, выпятив грудь колесом, отобрал у Груньки ухват и заявил:

— Да, я таков! Ну-ка, баба, на печь лезь! Мы, мужики, и сами справимся!