Уровни абсурда

Он тут же выставил ухват перед собой и занял место напротив окна. Грунька же на печь не полезла. Она опять упала на колени перед уголком с иконами и принялась тихо молиться.

Прохор, воспользовавшись передышкой, положил на плечо свой тяжелый протез и решил допросить пленного, в которого превратился неведомый враг, застрявший в чердачном лазе. Держась рукою за стену, инвалид допрыгал до лестницы и, легонько стукнув протезом по нависавшему заду, громко сказал:

— Эй, ты! На чердаке который! Ну-ка, отзовись!

От легкого прикосновения протеза, нашпигованного увесистыми золотыми монетами, зад воздушного диверсанта подпрыгнул вверх, а ноги, потеряв опору, уперлись в бревенчатую стену и воткнулись в нее когтями. Из-за этого изменения опоры зад неизвестного создания выгнулся дугой и представил собой округлый волосатый барабан, прямо-таки созданный для битья. Чем инвалид и воспользовался.

После нескольких секунд воздействия деревянной ногой допрашиваемый диверсант проорал сверху:

— Ну хватит уже! А то сейчас сложу крылья и свалюсь вниз! Узнаете тогда, что такое анатомия! В-частности, человеческая…

— Кто ты такой? — спросил Прохор, опустив протез.

— Грифон, — ответил голос сверху.

— Чего-чего? — удивился инвалид.

— Не понял, ну и не надо, — сказал голос. — Объясняй тут всякому быдлу, кто я есть…

Прохор, догадавшись, что его оскорбили, поднял протез вверх, намереваясь проучить наглый зад, осмелившийся издеваться над ним, но тут вдруг неожиданно затрещала дверь, и костыль, подпиравший ее, вылетел в сторону. Дверь распахнулась настежь и хлопнула о стену. В проеме возник огромный бурый медведь, стоявший на двух задних лапах. Головой он упирался в косяк, а на груди его болталась дугообразная ножка от лавки, примененной Прохором немного ранее для вышибания из окна двух представителей от сообщества нечистой силы.

Медведь обвел налитыми кровью глазами горницу и остановил свой взгляд на Прохоре, застывшем с занесенным над головой протезом возле волосатого зада грифона.

— Это ты, что ли, лавками кидался? — взревел он.

— Да я, как бы, это… не нарочно, а от безвыходности, — миролюбиво ответил Прохор, кладя протез на плечо.

— Это тебя не спасет! — заявил медведь и шагнул в горницу.

Пол скрипнул под тяжким шагом зверя. И тут же у него промеж ног заструилась какая-то непонятная труба. Прохор от неожиданности чуть не выронил свое тяжелое оружие. Медведь, споткнувшись о трубу, заорал дурным голосом:

— Какого ты рожна поперек меня лезешь, кишка библейская!

Кишкой оказался толстый и длинный змей черного, как уголь, цвета с гребенчатой спиной. Ни Митька, ни Прохор никогда раньше не видали таких больших гадов. Голова его по величине ни в чем не уступала башке взрослого барана и потому выглядела достаточно грозно. Кроме того пасть змея сверкала двумя дугами хищных и длинных зубов. Митька, млея от страха, повернулся грудью к двери и выставил перед собой ухват. Инвалид же, упершись спиной в стену, приготовил к бою протез. Лишь Грунька никак не отреагировала на появление новых врагов, продолжая самозабвенно молиться.

Змей приподнял голову, взглянул снизу вверх на медведя и сказал:

— Я тоже имею право на ужин. Лавочник — мой!

— Как бы не так! — взревел медведь.

И здесь, совершенно неожиданно для всех участников ночной битвы, откуда-то из-под самой крыши донесся звонкий крик петуха! Медведь со змеем замерли. А петух, не останавливаясь, впал в непонятное состояние неугомонности. Его крик стал неким непрекращающимся попурри. Он, выпуская из глотки душу, орал и орал без остановки:

— Кукареку! Кукареки! Кукарекувон!

Медведь неловко ступил назад и всем своим весом придавил змея. Тот, взвизгнув, выстрелился из-под тяжелой лапы и, промелькнув в воздухе толстой лентой, врезался аккурат в волосатый зад грифона. Челюсти гада резко сомкнулись, и грифон получил силовой импульс, связанный с неожиданно произведенным задоукусыванием.

Под крышей раздался леденящий душу хриплый вопль, крылья с бешеной силой ударили по потолку (отчего сверху посыпались щепки), кожистые лапы оттолкнулись от стены и грифон с силой ядра, выпущенного из пушки, исчез из горницы, унося с собой змея, сверкнувшего напоследок вытаращенными от удивления глазами.

Медведь, оскалясь, всхрапнул, и, глядя на Прохора, рявкнул:

— Я завтра снова приду! И деревянной ногой сделаю себе из твоей туши большую отбивную котлету! С косточками!

— Приятного полета, — ответил Прохор медведю, явно намекая на судьбу его недавнего товарища, взмывшего с грифоном ввысь.

И здесь петух испустил одухотворенную трель:

— Кукар-трулюлю!

Медведь развернулся и тяжело застучал лапами в сенях.

Сразу за этим отключились все звуки, и стало необыкновенно тихо вокруг. Митька, недоуменно прищурившись, подошел к окну и высунул голову наружу. Раздался гулкий звук удара, и Митьку отбросило на пол. Из-за окна послышался голос:

— Что, съел? Будешь знать, как подличать с табуреткой.

Звериные лапы, топая, удалились…

Митька, сняв с головы деревянную миску, служившую ранее тарелкой Шарику, произнес с недоумением:

— Надо же, отбились…