Уровни абсурда

Ну вот опять! Да слов-то каких нахватался! Неужели у меня есть бубен? И где же он, по-твоему, находится?.. Я не понял, ты будешь продолжать игру или нет?

ДЕМИУРГ.

Буду.

БИОКОРРЕКТОР.

Вот и хорошо. Только запрети своим фигурам бросаться лавками и табуретками. Это грубо и пошло. Да и больно, наконец. Созданий, приглашенных мной, не так много осталось в этом мире. Можно их и пожалеть.

ДЕМИУРГ.

Еще чего? Они ведь хотели всех сожрать!

БИОКОРРЕКТОР.

Нет. На самом деле они — мирные и безобидные создания. Почти… Это я их заставил. Но я не собирался убивать твои фигуры. Мне нужно было их просто напугать. Что и получилось.

ДЕМИУРГ.

Ничего себе — напугать! Я сам испугался!

БИОКОРРЕКТОР. А я тебя предупреждал!

ДЕМИУРГ.

Толку с твоих предупреждений… Какие-то вурдалаки, медведи-оборотни, аспиды черные и иже с ними (как выражаются попы). Не пойму, каких чпоксов ты наглотался?

БИОКОРРЕКТОР.

Т-с-с-с! Какие чпоксы? Заткнись! Еще наркоты не хватало! Все было устроено правильно. Никто никого не собирался лишать жизни. Все поползновения к убийству — блеф. Нужно было просто испугать. А животные всякие — не в счет.

ДЕМИУРГ.

И при чем тут крик петуха?

БИОКОРРЕКТОР.

Да ни при чем. Примета у людей такая. Типа, крикнул — нечистая сила идет вон. Но раз мы решили потворствовать суевериям, то пришлось использовать эти вопли… Кстати, это случайно не ты подсуетился?

ДЕМИУРГ.

Я. Ха-ха-ха! А ты думал, что один такой хитрый? Когда твои милые создания устроили в курятнике ужин, я перенес петуха на чердак и засадил его на одну из балок под крышу. Красивая птица! Понравился он мне… Хотел было еще поросят спасти, но не смог. Больно ноги у них короткие. Не успели добежать до деревни…

БИОКОРРЕКТОР.

Ладно. Готовься к следующему ходу.

ДЕМИУРГ.

Готов.

БИОКОРРЕКТОР.

Хожу!

Глава четвертая

Спали кое-как. Грунька с Митькой на печке, а Прохор на полу, так как лавка вылетела в окно, и что с ней случилось, никто проверять не пошел. Всем было понятно, что если у медведя на шее болталась ножка, то о целостности столь нужного предмета обихода речи не может быть вообще.

Окно забили обломками досок, найденными на чердаке возле гигантской дыры в крыше, а люк закрыли на засов.

Засыпая, Прохор прослушал очередной концерт, прозвучавший со стороны печки.

— Ну-ка, ну-ка, иди сюда! — громко шептал Митька, шурша стягиваемыми портками.

— Отстань, неугомонный, — нехотя сопротивлялась Грунька. — Ухватом сегодня намахалась, ртом намолилась — спасу нет!

— Но голова ведь не болит? — продолжал находчиво приставать Митька. — Ты мне это перестань! Подумаешь, ухват какой-то! Вот табурет — это дело! Всех я спас!

— Конечно-конечно, — соглашалась Грунька. — Ты — герой-богатырь!

— Вот-вот! — соглашался Митька. — А герою полагается в награду это самое…

— Какое такое самое?

— Вот это вот!

— Дак еще братец не спит!

— Куда там! Он культей своей деревянной так намахался, что дрыхнет, как ежик зимой!

На печке завозились с бо́льшим воодушевлением.

Прохор хотел было прикрикнуть на родственников, но перед его глазами вдруг всплыли Грунька, ожесточенно работающая ухватом, и Митька с героически занесенной для удара табуреткой. Поэтому инвалид ничего не стал делать, а просто прослушал ночное представление, наполненное тяжким митькиным пыхтением и оханьями Груни.

Когда в избе стало тихо, Прохор заснул тоже. Снились ему всякие соблазнительные вещи, поскольку инвалидом он стал из-за отсутствия ноги, а не каких-либо других жизненно важных органов, и потому чувственное восприятие мира никак у него не притупилось.

В связи с вышеизложенными обстоятельствами сон Прохора был неглубок и тревожен. На рассвете он встал не только с больной головой, но и с откровенным желанием на ком-нибудь срочно жениться. Подходящей для этого дела невесты, естественно, рядом не оказалось, и потому настроение инвалида оставило желать лучшего.

Грунька принялась наводить порядок в доме, Прохор занялся разрушенным забором, а Митька пошел в деревню искать сбежавший скот.

Весь двор был усыпан сломанными досками и покрыт перьями. В курятнике не осталось ни одной курицы. Все они были сожраны вместе с костями. Лишь один петух, каким-то чудом сумевший залететь на чердак, важно разгуливал по двору, всем своим видом выражая удивление царившему запустению.

Недалеко от околицы Митькой были обнаружены следы, оставшиеся от застолья нечистой силы. Вдоль дороги валялись обглоданные до костей черепа поросят, не сумевших развить нужную для спасения скорость ввиду малой длины своих ног и толстых задов, существенно мешавших быстрому бегу. Митька, подсчитав убыток, горестно сплюнул, и отправился по дворам.

Всю свою скотину — за исключением пса Шарика — он обнаружил в хлеву у сватов. Сначала Митька обрадовался, что коровы, бычок и конь целы. Но потом ему пришлось огорчиться, так как сват, радостно потирая руки, сообщил Митьке, что назад в полном количестве он стадо не отдаст. Скрутив мощный кукиш, сват сунул его Митьке под нос и заявил:

— Вот и приданое твоей дочке подвалило!

— А не много ли будет? — с огорчением спросил Митька.

— Договоримся, — довольным голосом сообщил сват.