— Ну что? — спросил он. — Будем воевать и дальше?
Митька открыл рот, чтобы выругаться, как следует, но Прохор опять дал ему локтем под ребра, и тот скривился от посетившего его непродыхания.
— Что тебе нужно от нас? — трезво спросил Прохор, глядя в глаза дедка.
— Я же уже говорил, — ласково ответил тот. — Всего-навсего — алтарь в церкви взорвать. Я, конечно, понимаю, что от такого количества пороха вместе с алтарем сгорит вся церковь. Но, если хорошенько подумать, то что такое церковь без алтаря? Все равно, что сортир без дырки в полу…
— Но-но-но! — сказал Прохор. — Не надо блудить словами!
— Еще как надо! — не согласился дедок. — Что хорошего вы от этой церкви видели? Попа-развратника?
— Причем тут какой-то поп? — Прохор недружелюбно глядел на дедка. — Взрывать церкви — сатанинское дело!
— Да какая разница, чье это дело? — увещевательно спросил дедок. — Я же не призываю вас взорвать все христианство в мире! Я требую взорвать обитель вредного попа Пафнутия, которому даже анафема — булка с творожным кремом по сравнению с его грехами. И главное — я именно требую! Потому что денежки-то вами уже взяты…
Митька с Прохором тревожно переглянулись.
— Да-да! — торжествующе заявил дед. — Уже взяты и спрятаны. И прежняя ночь была предупредительной. Подумаешь, курей и поросят съели! А вот сегодня, если не одумаетесь, съедят и вас самих. Или сомневаетесь?
Дедок, хитро прищурившись, посмотрел на Прохора.
Митька, борзо взмахнув рукой, заявил:
— Да мы их всех раскатаем, как бублик скалкой!
Прохор привычно двинул локтем и Митька, согнувшись, прохрипел:
— Хотя и поп — сволочь редкостная…
— Вот-вот, — тут же согласился дедок. — Ну как?
— Согласны, — нехотя сказал Прохор. — Где порох?
— А там, куда ты добро свое спрятал, — ответил дед. — Уже лежит бочонок поверх твоего тайника в овраге, хворостом присыпанный.
Прохор непроизвольно покосился на Митьку и увидел, как у того напряглись желваки на лице. Инвалид, чертыхнувшись, ответил:
— Хорошо. Когда нужно сделать?
— А зачем откладывать в долгий ящик? — переспросил дед. — Раньше сделал — ходи свободным! Да еще и богатым, к тому же… Ведь не зря говорится: первый шаг к свободе — богатство!
— Ладно болтать! — решил Прохор. — Мы с тобой договорились?
— Да, — ответил дедок.
— Ну и иди отсюда! — приказал Прохор, вставая.
— Иду-иду, — бойко сказал дед.
Он резво вскочил на ноги и понесся к калитке. Но, не добежав до нее несколько шагов, дедок обернулся и зловеще крикнул:
— Негоже у старого человека шапку отбирать! Голова-то мерзнет!
Митька встрепенулся, и хотел было что-то сказать по этому поводу, но не успел. Дверь избы приоткрылась сама собой, и из нее выпрыгнул вдруг треух, прикарманенный ранее домовитым хозяином разгромленного двора. За ним, хлопая руками в попытках поймать ускользающее хозяйство, выскочила Грунька. Но, по какой-то странной подлости она вдруг споткнулась и кубарем скатилась с крыльца. Шапка, передвигаясь по двору на ушах, невообразимой расхлюстанной походкой подбежала к дедку и, взлетев, нахлобучилась тому на голову. Дед руками утвердил ее как надо и, осклабившись, произнес:
— Вот так-то!
— Ам! — лязгнул челюстью Митька.
— Ой! — полным боли голосом произнесла Грунька, вставая на ноги.
— Проваливай ко всем чертям! — завершил разговор Прохор.
Дедок поклонился и выскочил со двора, напоследок бахнув, как следует, калиткой.
— Вот сволочь! — сказал Митька. — Хлопает, как у себя в аду!
— А теперь дом твой — его дом, — ответил Прохор. — Потому и ведет он себя здесь — как хочет.
— Да ладно, — усомнился Митька. — Одноразовый договор. Он нам золото, мы ему — взорванную церковь.
Прохор набил трубку табаком и принялся ее раскуривать. Митька, тревожно наблюдая за его действиями, молчал и ждал ответа. Наконец Прохор затянулся, выпустил из ноздрей дым и сказал:
— Не бывает у него ничего одноразового. Раз принял его условия, — значит, продался полностью. И церковь — только начало…
— Да что ты говоришь? — вскричал Митька. — Договор есть договор!
— Ну-ну, — безразличным тоном ответил инвалид. — Пойдем, посмотрим, что там в овраге приготовлено для нас?
— А ты разве в овраге деньги спрятал? — блеснув глазами, живо поинтересовался Митька.
— Тьфу на тебя! — сказал Прохор и грозно посмотрел на своего зятя.
— Да что ты, что ты! — оправдываясь, заюлил Митька. — Это я так, пошутил…
Он тут же решил рассказать Прохору, где спрятал свои деньги (чтобы тот не подумал, будто у него возникло желание украсть инвалидову долю), как вдруг какая-то непонятная, но хорошо известная ему сила придержала его язык, и — как всегда — положение спасла Груня, которая уже стояла перед крыльцом в полный рост и голосила:
— Опять вы с нечистой силой якшаетесь! Сколько можно терпеть это?! А все из-за того, что ты появился тут!
Она строго посмотрела на Прохора, и тому почему-то стало стыдно.
— До тебя все у нас было спокойно! Уходи! Иди куда хочешь! И пусть все это бесовское стадо следует за тобой!
Она зашла в дом и хлопнула за собой дверью.
— Вот же, повадились все бабахать, — как-то стесненно сказал Митька.
Прохор закурил трубку и спокойно ответил: