Урожденный дворянин. Мерило истины

О том, кто такие «мы», Алексей Максимович уже имел понятие. За две недели почти ежедневных бесед Олег достаточно подробно рассказал ему о событиях, гремевших вокруг четвертого саратовского детского дома в конце этого лета. Рассказал о своих приобретенных в то же время друзьях, ставших в конце концов соратниками и учениками в постижении Столпа Величия Духа. И о самом Столпе, конечно, рассказывал: обо всех этих психоэмоциональных векторах, их преломлениях, искусстве высвобождения внутренних резервов и прочем и прочем… Рассказывал обстоятельно, с увлечением, охотно разъясняя и даже кое-что демонстрируя… Впрочем, Глазова эти тонкости пока что мало волновали. Особый интерес майора вызывало, где и когда сам Олег успел овладеть таковыми премудростями. Об этом Олег не сообщал ничего. На прямые вопросы отвечал однозначно: «Я не вправе говорить».

– Коль в том нужда, – продолжал Трегрей, – мы сделаем все, чтобы помочь вашим близким, пока… вы будете отсутствовать.

Как-то очень убедительно получилось у Олега произнести это. И зная уже этого парня, Глазов безоговорочно поверил ему – что он и его соратники на самом деле пойдут на все , чтобы защитить его семью.

– А я грешным делом надеялся… – закуривая третью сигарету подряд, признался Алексей Максимович, – что ты попытаешься меня отговорить. Дескать… слишком велика жертва, дескать, вся жизнь ведь наперекосяк пойдет… Впрочем, это уже не важно, – поспешил добавить он.

– Вы сделали то, что должно вам сделать в положении, коем оказались, – несколько удивленно проговорил Олег. – Мы сильны именно тем, что ставим следование целям выше наших жизней. А раз так – жертвы напросте неизбежны. И ни к чему мерить: велики приносимые нами жертвы или малы. Это совершенно неважно.

Майор вдруг подумал о том, что, кажется, теперь в это свое «мы» Олег включает и его самого. От этой догадки у него светло потеплело в груди. Даже в горле защипало. «Нервы ни к черту стали…» – промелькнуло в голове Глазова.

– Главное, чтобы эти жертвы не оказались напрасными, – с сыроватой хрипотцой проговорил он, выпуская струю дыма.

– Напрасными? – поднял брови Олег. – Не вполне понимаю… Извольте объяснить, Алексей Максимович.

– Объяснить?.. Да что тут объяснять… С кем мы затеялись воевать, Олег? Со злодеями, грабящими наш народ, сосущими нашу страну, так?

– Приблизко, так… Впрочем…

– А где они, эти злодеи? – не дослушав, спросил Глазов. – Кто они? Самородов? Михаил Сигизмундович? Эти хапают, потому что имеют такую возможность. Потому что можно. Потому что безопасно и почти легально. Потому что все так делают. Потому что подобные деяния уже за преступления-то не считаются. И почти не скрываются. А зачем скрывать? От кого? Население, которое и представить себе не может, чтобы человек, которому положение позволяет отщипнуть себе кусок пожирнее, мимо такого куска пройдет, поворчит по давней и бессильной привычке, да и забудет. А кое-кто еще и вздохнет завистливо: дескать, умеют люди работать!.. Ну, а если у таких сам самычей и сигизмундовичей вдруг дело какое и сорвется, что с того? Ну, понервничают мужички… А конвертики-то толстые на тот худой случай заготовлены, дорожки к полицейскому и прокурорскому начальству давным-давно протоптаны… – Глазов прерывисто выдохнул. – Хорошо, в данном конкретном случае этим гадам не выкрутиться. ФСБ – это все-таки не какой-нибудь оперативный отдел, рынки и магазины крышующий. Тут их за жабры серьезно возьмут. Самому посидеть придется, но и этих упырьков утоплю…

Майор скрипнул зубами и договорил потухшим голосом:

– Только вот вместо Самородова и Михаила этого Сигизмундовича тут же другие появятся. Точно такие же хваты. Которые тоже прекрасно знают, что и почем. Система, она на таких самородовых и держится. Вот в чем дело-то, Олег. Ты говоришь: «жертвы»! Жертвы жертвами, а что, по большому счету, мы можем этой системе противопоставить? Все, что мы можем, это так мало… так ничтожно мало, чтобы хоть сколько-нибудь существенно повлиять на общую ситуацию. Вот в чем дело-то, Олег!

– Вам думается, система несокрушима? – выслушав Глазова, задал вопрос Трегрей.

– Ну… а ты думаешь иначе?