Уругуру

Заместитель министра, к которому мы попали наутро, оказался милейшим человеком. Вдобавок к тому, что он был знаком с Оливье, он обожал французское фуа-гра, три банки которого, конечно же по счастливой случайности, обнаружились в бездонном рюкзаке Мишеля в соседстве с бутылкой коньяка. В отличие от господина Сиссэ, господин замминистра с супругой уже посетили, благодаря хлопотам французского посольства, не так давно Париж, и поэтому он явно был сговорчивее обычного. Тем не менее, он стал первым (и последним, впрочем), кто попросил нас рассказать, что же именно мы собираемся исследовать в Стране догонов.

– Ну, у вас, мне кажется, всегда останется что исследовать, – улыбнулся Лабесс. – Но в данном случае нас интересует загадка теллемов. Кто такие, откуда пришли, куда потом делись и почему?

– Вот как? – протянул заместитель министра, наливая себе коньяка. – Любопытно. Не боитесь?

– Чего? – спросил я.

– Ну, вот профессор Лабесс знает... Догоны не любят, когда пытаются проникнуть вглубь их истории. В прошлом году четверых недосчитались, трех туристов и одного студента. Двое отравились чем-то, и с концами. Один сломал ногу, да так, что чуть ли не полгода лежал без движения... Да вот, не далее как два месяца назад погиб у них там парень, итальянец. Поругался со жрецами, а ночью молча упал со скалы, да так, что ни следов, ни свидетелей.

– С чем это связано, по вашему мнению? – задал я свой вопрос, уходя от обсуждения истории Чезаре Пагано.

Наш собеседник налил себе еще коньяка:

– Трудно сказать... Догоны знают много способов заморочить вам голову. Вот в позапрошлом году они нагадали одному туристу, что, коли он не уедет из их деревни, его съест змея. И точно, рано утром забралась ему в ухо слепая змейка и укусила так, что он только и успел заорать, выбежал из хижины да и отдал душу Аллаху. И вы можете кому угодно втолковывать, что ее подбросили, что слепая змея никогда в жилище человека не сунется: нет улик – нет и подозреваемых. Не очень-то мы их любим, этих догонов, а что делать? Тоже граждане страны...

– А к местным ученым они так же относятся? – спросил я, имея в виду Амани.

– Что вы, нам туда вообще не подойти! Иностранцев еще пускают, вы же им деньги приносите. А другие народы Мали, мосси, малинке или там фульбе, они вообще за людей не считают, высшая раса... Я вот что вам скажу, – замминистра наклонился вперед в своем кожаном кресле. – Возьмите с собой побольше лекарств, сыворотки от укусов, таблеток от малярии, пенициллина в ампулах – всего и побольше! И прошу вас, не ходите вы по ночам гулять на плато. Там, как показывает опыт, очень легко оступиться...

Спустя два дня министр культуры, получив лично от французского посла гарантии нашей относительной благонадежности, подписал нам солидную бумагу о том, что мы – четверо ученых из Франции и России – уполномочены правительством Республики Мали на проведение полевых исследований в провинции Сегу на срок до шести месяцев. Местным властям, полиции и старейшинам предписано было оказывать нам всяческую помощь, а оформление всех формальностей на местах было поручено нашему «сопровождающему» – сотруднику министерства, бойкому молодому человеку по имени Малик Кейта, который отныне становился членом нашей экспедиции.

Малик, прекрасно говоривший по-французски и по-английски, попросил всего лишь один вечер на сборы и изъявил желание отправиться в путь уже на следующее утро, если будет готов посольский микроавтобус с водителем. Мишель пообещал, что готовы они непременно будут, и Малик отправился домой отсыпаться перед дорогой.

А мы с нашим ценнейшим документом отправились праздновать нашу первую научную победу в неизбежный «Монмартр», бармен которого с некоторых пор встречал меня словами «Мой дорогой друг!». Там нас с нетерпением ожидали Жан-Мари в легком льняном пиджаке, на который он наконец-то сменил свой траурно-черный костюм, и Амани Коро, сидевшие за одним из столов в конце помещения. Девушка обложилась какими-то сомнительного качества фотоснимками и время от времени делала малопонятные записи в своей толстенной ученической тетради.

– Жан-Мари, прекрасный ансамбль! – закричал Мишель, входя в зал. – Амани, каким вы дьяволом там заняты?

Я тоже склонился над ее фотографиями.

– Наскальная живопись, – пояснила она мне, поспешно отодвигаясь от Мишеля, рухнувшего на стул рядом с ней. – Это настоящая летопись догонов. Кое-где на скалах остались очень старые рисунки, и их вполне можно попытаться объяснить. В некоторых гротах и пещерах, где их не смывает дождями, такие рисунки могут храниться сотни лет. И каждый из них чтонибудь значит. К сожалению, до нас никто даже не пытался классифицировать и изучить их. Я думаю, нужно начать нашу работу именно с этого.

– Боже, мадемуазель Амани, – закричал Мишель, пытаясь завладеть рукой нашей спутницы. – Это же изображение священной змеи Лебе!

– Спасибо, Мишель, я слегка в курсе дела, – отчеканила Амани, бросая яростные взгляды на атташе по культуре. – Мой докторский тезис посвящен культам пресмыкающихся в ритуалах народов западноатлантической группы.