Ущелье дьявола

Вашему сыну, вашему единственному сыну Юлиусу грозит в эту минуту смертельная опасность. Благодаря одной комбинации, которую объяснять я не считаю нужным, его жизнь зависит от бумажки, лежащей в Библии. Если он ее прочтет – ему конец. Так слушайте же, что я собираюсь сделать после того, как подпишусь под этим прощальным письмом. Я достану из своего кармана билетик, похожий на тот, который выбрал Юлиус, и положу его в Библию, его же билетик заберу себе, а вместе с ним и опасность. Этим я исправлю ошибку Провидения, одним словом, я его спасу. Квиты ли мы, наконец?

С этого момента моя наука принадлежит исключительно мне, и я буду делать с ней все что пожелаю.

Поклон и забвение. Самуил Гельб».

Самуил встал, открыл Библию, вынул билет Юлиуса и на его место положил свой. Он запечатывал письмо, когда Юлиус проснулся, разбуженный первыми лучами солнца.

– Отдохнул ли ты хоть немного? – спросил его Самуил.

Юлиус протер глаза и начал приводить в порядок мысли. Вспомнив события ночи, он тут же потянулся к Библии и вынул свой билетик, на котором прочел: «Франц Риттер».

– Ну вот, мне и достался тот, кого я хотел, – спокойно сказал Самуил. – Эге! Доброе Провидение действительно умнее, чем мне казалось, и, пожалуй, оно знает наперед, увидим мы закат восходящего сейчас солнца или нет.

XII Фукс – любимец

Пока Юлиус дописывал и запечатывал письмо, Самуил курил трубку.

– Знаешь, – проговорил он, – нет оснований полагать, что у Дормагена и Риттера не появились такие же соображения, как и у нас, и что они, как и мы, не выбрали себе противников. Мы должны опередить их. Надо дать им предлог к ссоре.

– Поищем, – отозвался Юлиус, – в вопросах чести, определяемых студенческим уставом.

– О! Важно, чтобы мы дрались не из-за студенческих разногласий, а за оскорбленное достоинство, чтобы иметь право ранить этих господ. Кажется, у твоего Риттера есть возлюбленная?

– Да, Шарлотта.

– Та, которая строит тебе глазки? Великолепно! Прогуляемся по улице, погода прекрасная. Лотта, по обыкновению, будет сидеть с работой у окна. Ты скажешь ей какую-нибудь любезность…

– Нет, – возразил Юлиус покраснев, – придумай лучше что-нибудь другое.

– Почему же?

– Просто не хочется драться из-за девчонки.

Самуил посмотрел на него и расхохотался.

– Святая невинность! Ты, вероятно, думаешь о Христине. Признайся, ты не хочешь изменить ей даже мысленно?

– Ты с ума сошел! – воскликнул Юлиус, который всякий раз смущался, когда Самуил заводил речь о Христине.

– Зря ты не хочешь сказать что-нибудь Шарлотте. Ведь это ни к чему не обязывает, а нам не найти более удобного и серьезного предлога. А может, ты дал обет ни с кем не говорить, кроме Христины, ни на кого не смотреть, кроме Христины, ни с кем не встречаться, кроме…

– Ты надоел мне! Хорошо, я согласен, – не выдержал Юлиус.

– В добрый час! А я? Из какого бы камня мне высечь искру, чтобы разжечь ссору между Дормагеном и мной? Нет ли и у него предмета страсти? А с другой стороны, употребить одно и то же средство – значит обнаружить отсутствие фантазии, да притом, сам посуди, мне – и драться за женщину! Невозможно!..

На минуту он погрузился в размышления.

– Придумал! – обрадовался он и позвонил.

Явился мальчик-слуга.

– Знаешь Людвига Трихтера? Сбегай скорее в «Ворон», он живет там, и передай, что я желаю его видеть.

Мальчик ушел. Через десять минут прибежал запыхавшийся Людвиг Трихтер с припухшими ото сна глазами. Трихтеру, которого мы видели однажды и только мельком, было не меньше тридцати лет. На глазах этой почтенной личности сменились по крайней мере четыре поколения студентов. Борода его закрывала грудь. Высокомерно вздернутые усы и тусклые от постоянных кутежей глаза придавали его физиономии выражение какого-то патриарха студентов. Он имел привычку одеваться, как Самуил, у которого пытался перенять и остальные особенности, разумеется, перебарщивая, как делают вообще все подражатели.

Благодаря своим летам и опыту Трихтер был незаменим во многих отношениях. Он был живой университетской легендой. Вот почему Самуил сделал из него своего любимчика. Трихтер очень гордился таким отличием. Он вошел с трубкой в руках, которую еще не успел разжечь. Самуил заметил это доказательство того, как Трихтер спешил на зов, и сказал:

– Закури трубку. Ты что-нибудь ел?

– Ничего, – ответил Трихтер, смутившись. – Я вернулся с коммерша фуксов утром, и только заснул, как меня разбудил посыльный.

– Хорошо! Великолепно, что ты еще ничего не ел. Скажи-ка, пожалуйста, у Дормагена, вероятно, также есть свой фукс-любимец?

– Есть. Это Фрессванст.

– А хорошо ли этот Фрессванст пьет?

– Чудовищно хорошо. Он в этом крепче нас всех.

Самуил нахмурился.

– Как! – воскликнул он гневно. – У меня есть фукс, и он не самый сильный во всех отношениях?!

– Но ведь нам еще ни разу не приходилось состязаться всерьез, – сказал Трихтер подобострастно.