Ущелье дьявола

- Что я узнал? - переспросил Самуил. - А узнал я, что Наполеон вступил в пределы Германии, и что в то время, как мы разговариваем здесь, он находится в нескольких милях отсюда. Я узнал, что вместе с ним двигается армия в 420 000 человек, а при ней шесть военных обозов, 11 000 подвод со съестными припасами, 1372 пушки, не считая 60 000 австрийцев, пруссаков и испанцев. Я узнал, что, в свою очередь, император Александр имел возможность вооружить 300 000 человек, разделив их на три армии: восточную, под началом Барклая де Толли, западную, под началом Багратиона, и резервную, под началом Тормасова. В помощь этим трём армиям формируется ещё два корпуса и огромное количество сапёрных рот. Одним словом, предполагается невиданное доселе столкновение целых государств и народов. Вы ещё спрашиваете, что я могу сделать? Я могу сделать то, что все это ужасное движение остановится в мгновение ока подобно тому, как если бы я заставил под пальцем лопнуть мыльный пузырь.

- Неужели? - удивился председатель. - А каким же это образом? Говорите.

Шёпот удивления и недоверия пробежал в этом бесстрастном и надменном собрании.

- Так вас это удивляет? - заметил Самуил. - Вы никак не можете представить себе, чтобы какой-нибудь скромный, второстепенный член союза сделал такое чудо? Однако, если я всё-таки сделаю чудо, то поверите ли вы тогда в мои способности, и заслужу ли я тогда первое место в вашем союзе?

- Сначала сделай то, о чём говоришь, - ответил глава, - а потом и проси, что хочешь.

- А вы вспомните тогда своё обещание?

- Клянусь. Но объясни же нам, что ты задумал сделать. Каковы твои средства? Будешь ли ты Брутом? Или, может быть, ты нашёл кинжал Фридриха Стапса под его кровавым эшафотом?

- Для вящей неудачи? И ещё для того, чтобы усилить общее мнение, что тирану покровительствует само провидение? Нет, господа. Нет, я вовсе не намерен протискиваться в толпу, к самому сердцу Наполеона, чтобы меня растерзала его гвардия, чтобы добрый немецкий народ, который я желаю освободить, убил меня в награду за моё рвение. Нет, Наполеон умрёт, а я буду жить. Я поражу его отсюда, не покидая даже этой горы, где мы собрались, поражу его издали и сверху, как Юпитер.

- Что ты этим хочешь сказать? Объяснись.

- Час не настал ещё. Вам известно моё намерение, а до средств, которые я употребляю, вам нет дела.

- Что? Вы глумитесь что ли, сударь? - строго спросил глава.

- Самое большее - это то, что я не доверяю вам, - сказал Самуил. - Разумеется, все вы, слушающие меня, высокопоставленные и власть имущие лица, выше всякого подозрения и преступности. Однако, спасти жизнь такому лицу, как Наполеон, соблазнительно для всякого, я бы сказал, пожалуй, и для самого господа бога, если бы только верил в бога. Итак, я повинуюсь исключительно внушениям самой обыкновенной предосторожности, когда я вас прошу оставить мои планы при мне до тех пор, пока будет уже невозможно помешать их исполнению.

- Так к чему же тогда какие-то полунамёки? - спросил председатель.

- А к тому, чтобы заранее знать, будете ли вы за это благодарны мне. Ведь и вы могли бы, если бы захотели, стать, подобно принцам и народу Германии, спутниками этого солнца и выдать или наказать своего освободителя. А затем вам всё равно придётся собраться и завтра, чтобы, смотря по обстоятельствам, обсудить дальнейший план действий. Слушайте: сейчас два часа ночи, теперь именно Наполеон оставил Майнц и направляется к Вюрцбургу. Завтра в десять часов утра он остановится в Ашафенбурге, чтобы закусить. Ашафенбург недалеко отсюда, в нескольких милях. Не разъезжайтесь в эту ночь, а завтра в десять часов соберитесь опять в этом зале. Вот тогда я и скажу вам, что я сделаю. А потом мы будем ждать результатов.

- А когда же мы узнаем их? - спросил председатель.

- В два часа, - сказал Самуил. - Один из наших, разъезжающий по Неккару, явится сюда и принесёт вам известие о том, что Самуил Гельб сделал то, чего не решилось сделать даже ваше хвалёное провидение.

- Хорошо, - сказал председатель. - Мы соберёмся здесь в десять часов и будем ждать.

Глава шестьдесят седьмая В тисках скорби

В эту же самую ночь, в нескольких шагах от собрания семерых, Гретхен, спавшая в своей хижине, услышала вдруг, как кто-то настойчиво стучал снаружи в дверь и звал её.

- Кто там? Это вы, сударыня? - спросила она.

- Я, - послышался голос Христины. Гретхен бросилась открывать дверь.

Вошла Христина, полуодетая, с растрёпанными волосами, с блуждающим взором, точно сумасшедшая.

- Что такое случилось ещё, сударыня? - спросила Гретхен. - Как это вы ночью ушли из своей комнаты и из замка?

- Я не знаю, - сказала сперва Христина каким-то странным голосом. - Ах, да! Постой. Я помню. Я убежала оттуда. Меня никто не видел. Представь себе, барон Гермелинфельд там. Я упала навзничь. И вдруг у меня начались схватки. Первые родовые схватки. Гретхен, Гретхен! Я сейчас рожу.

- Неужели! - вскричала с испугом и с радостью Гретхен. - Да ведь теперь ещё не время! О! В таком случае ваш ребёнок, наверное, от господина Эбербаха!