Ушедший в бездну

— Конечно, нет, ваша светлость, но вы не знаете, что такое жизнь на корабле во время долгого плавания. Как бы вы ни старались отгородиться от окружающих вас людей, вам не удастся избегнуть их назойливого любопытства.

— Вы же хотите взять с собой Дингера, а он молчать не будет.

— Будет. Во-первых, он весьма справедливо боится меня, а во-вторых, его вина в том, что вы здесь, а не в Баварии, не меньше, чем моя собственная…

Конрад снисходительно улыбнулся, и Феррара почувствовал себя неуютно, словно вор, заметивший, что за ним наблюдают. Он и был вором, похитившим чужого ребёнка, и этот ребёнок вполне заслуженно презирал его.

— Ладно, — уступил Феррара, — раз вы не желаете придумывать себе имя, надеюсь, Конрад Вальтер вас устроит. К этому имени вам не придётся привыкать, и ваш немецкий акцент подходит к нему.

— Фон Вальтер, — с недовольным видом уточнил несносный аристократ. — Мне надоело изображать простолюдина. Если я не стану владельцем Хелльштайна, это не означает, что я должен забыть о своём происхождении. Мой отец всё-таки барон фон Норденфельд.

Феррара был согласен и на фон Вальтера, только бы не слышать имени Норденфельда. Дингеру он надеялся закрыть рот более надёжными средствами, чем плеть и карцер.

Несколько раз во время подготовки к отплытию Феррару навещал Альфред Хооге. Являлся он пешком, обычно в первой половине дня. Конрад привык к нему и уже не смеялся над ним. Хооге вовсе не казался забавным. Невысокая сухощавая фигура, матово-бледное, с лёгким загаром лицо, тёмно-карие глаза и орлиный нос делали его похожим на арабского принца. Феррара не доверял ему и после его визитов был мрачен, как на похоронах.

Конраду всё чаще приходилось выступать в роли медиума: ювелир отчаянно старался умилостивить демона. Обряд бескровного жертвоприношения они повторяли теперь каждый вечер. Для Конрада это означало пиршество за красиво сервированным столом при дорогих свечах из хорошего воска. Феррара не скупился. Он и сам любил вкусно поесть, в особенности, если это было обязательной частью колдовского ритуала. На столе стоял третий прибор, предназначенный для невидимого гостя. В бокале было немного сладкого вина, на тарелке лежала пища, которая после ужина сжигалась в камине. Пламя свечей покачивалось, извиваясь, словно от чьего-то дыхания. Временами в комнате слышались шорохи, ощущалось прохладное дуновение, хотя дверь и окно были плотно закрыты.

Для связи с Велиаром Конраду не требовалось ни предварительного поста, ни заклинаний, ни защитных пантаклей, ни магического круга. Острота его внутреннего зрения и слуха не зависела ни от чего, и присутствие демона нисколько не вредило его здоровью. Рядом со своим воспитанником Феррара забывал об опасности. Конрад был живым амулетом, охранявшим его от потусторонних сил. Феррара не хотел вспоминать о том, что когда-то презирал этого мальчика и всячески измывался над ним.

К концу зимы "Вереск" был готов к плаванию.

В последние дни перед отплытием Феррара очень придирчиво следил за самочувствием своего воспитанника и не забывал за многочисленными делами ежедневно справляться о его здоровье. Конрада удивляло и слегка раздражало такое внимание. Он чувствовал себя лучше, чем когда-либо и старался не думать о мучениях, связанных с неизбежной морской болезнью.

Феррару одолевало беспокойство. Он не говорил о том, что именно его тревожит, но Конрад видел, как вечерами он раскладывает карты в надежде выпытать у потустороннего мира ответы на свои вопросы.

Однажды вечером ювелир повёл своего воспитанника в погреб и показал ему ту самую потайную комнату, о которой твердил Вацлав Шлик. Конрад не ожидал увидеть ничего подобного. Он принимал слова Шлика за пьяную болтовню, но оказалось, что тот не лгал.

За тяжёлой, обитой железом дверью, едва заметной в тёмной нише, скрывалась квадратная каморка с каменным полом, сохранившим следы начерченного углем тройного магического круга. Длинные полки на стене напротив входа были уставлены посудой, флаконами, шкатулками, костяными и керамическими подсвечниками в виде фигурок сов, кошек и сатиров, какими-то дощечками и металлическими дисками, разрисованными странными знаками (это были надписи на древнееврейском языке, о котором Конрад не имел представления).

Среди всех этих предметов мальчика больше всего поразила человеческая рука. Его передёрнуло от омерзения, когда, подойдя ближе, он понял, что она настоящая. Отрубленная по локоть, скрюченная и высохшая, она приобрела тёмно-землистый цвет.

— Я купил эту вещь у цыган, — сказал Феррара, заметив, что Конрад рассматривает мёртвую руку. — Весьма полезный амулет, делающий своего обладателя невидимым, если необходимо что-то украсть. Но я привёл вас сюда не для того чтобы запугать до смерти. Дитя моё, мне нужна ваша помощь. Помощь ясновидца более сильного, чем я сам. Мой компаньон что-то скрывает от меня. Я не доверяю ему. О нём ходят разные слухи… Нет, я не буду их повторять. Надеюсь, что это клевета. Вы сами должны сказать мне, что нас ожидает.