Ушкуйники

- Погоди, - говорит, - слушай дальше. Известно мне и другое: за побег ждет его жестокая кара. Однако и такой обычай есть: буде отрок останется в обители, обет даст всю жизнь грех замаливать, тогда уж никто не волен брать его отсюда, и проживет он божьим человеком до конца дней своих, от бога ему положенных. Нынче поутру в сознанье пришел - беседовал я с ним. Думы его мне известны. А теперь хочу знать твои думы. Да не спеши, поразмысли сперва. Оверьян и думать не стал.

- Выдай, - говорит, - мне его не по закону, а по человечеству. Рано ему еще грехи замаливать, не накопил грехов. Пойдет с нами, с ушкуйниками, а от боярыни прощенье заслужит. Казнить его не дам, даю слово новгородца.

Порешили: как Степанка в силу войдет, возьмет его Оверка с собой в путь. А до тех пор ждать будет.

Так бы и сделал Оверка, да с ватагой несогласье вышло. Вячка или кто мутил тут, но только не все согласны были беглого холопа братом признать. И Оверьянова власть не помогла. День и другой прошел - уже лодьи починили, отдохнули - пора в путь. Шумят ушкуйники: кого ждем? А Оверьян все тянет время, - что делать со Степанкой?

Больше, чем даже Оверьян, жалел парнишку Михалка. Решил про себя: «Без Степанки дальше не двинусь». А тот в глаза глядит, своей судьбы ждет.

В тот день, как отчаливать, приходит Михалка в келейку, где старый инок Степанку держал, уговаривал в скиту остаться.

- Вставай, - говорит. - Идти можешь?

Мигом вскочил Степанка: «Могу!» - а у самого ноги еще не зажили.

Привел его Михалка на берег, где уже все ушкуйники собрались. Выхватил меч да громко, не хуже Оверки, крикнул:

- Моему брату откажете - мне откажете!-да и полоснул себя по руке. Побратался со Степанкой.

Тут и Оверьян подошел, кровь свою смешал со Степановой.

- Ладно, - говорит, - ты, Михалка, придумал.

Несогласные и языки проглотили. Что на это скажешь? Взяли Степанку.

Вот так и исполнилась заветная мечта Степанки - стал он ушкуйником.

Глава четырнадцатая КОНЕЦ ТИДЕМАНА

Много раз солнце пряталось на ночлег и снова поднималось то над речной, то над озерной гладью, а новгородские молодцы все плыли и плыли на своих ушкуях. Уже потерян счет дням и ночам с того времени, как вышла веселая ватага из Великого Новгорода.

Из бурной Ладоги рекой Свирью на Онежское озеро; из Онеги Вытегрой и Ковжей на Белое озеро; а с Белого на Кубенское волоком лодьи тянули. Тут не одна сила - смекалка нужна. Катки выгружали, прилаживали, подпоры в лесу рубили. И пришлось на то время начальником Степанку признать - ловок оказался на эти дела.

Так по большим и малым рекам, останавливаясь порой в селе или в деревне, добрались до города Устюга. Тут их зима застала, и засели дожидаться вешней воды.

В одну из зимних ночей рассказал Степанка братьям Оверьяну и Михайле про то, как бежать решился. Рассказал и про страшный конец Тидемана. Не случись такого с немцем, - может, и Сгепанка жив бы не остался. Вот как было.

Когда шел Степанка с боярыниной грамоткой к купцу Шиле Петровичу, только и думал, что о смерти - жизнь не мила стала. Уж к самому дому подошел, постоял и - мимо. Повлекло его в глубь Софийской стороны, туда, где между Чудинцевой и Прусской улицами находилась кудельница.

В годы великих бедствий - пожаров, наводнений - сюда свозили трупы несчастных и хоронили их в общих могилах. Здесь же находили приют самоубийцы и погибшие от руки разбойников.

В это-то страшное место и притащился со своим горем Степанка. Увидел трупы на земле, прикрытые черной ветошью. Стоит и отойти не в силах.

Убогий человек - сторож при кудельнице - подошел.

- Что, - говорит, - стоишь? Может, этот покойник тебе знаком? Нынче поутру я его из петли вынул. - И откинул ветошь. По бороде узнал Степанка Тидемана: такая же седоватая, кверху вздернутая и у того была. На лицо удавленника нехорошо глядеть; отвернулся Степанка, - может, и не он, другой кто.

- Не один день, - говорит убогий, - человек этот у меня в сторожке прожил. Кто его знает, от кого хоронился? Денег дал, я и не пытал, не спрашивал. По разговору видать, - немец. Ночами все уходил куда-то; вернется, у самого руки в земле, будто клад искал. И вот в одну ночь вернулся - лица на нем нет; на лавку повалился, лежит, стонет. После сказал, что хочет он ему, сторожу, в грехе своем покаяться. Своего немецкого попа, видно, опасается, а грехи покою не дают. Ну, убогому что - кайся, коли хочешь.

И покаялся. Убил он - тому уже двадцать лет - купца новгородского. Товарами его соблазнился. Убил и в море бросил, - по морю они плыли. Как убивал, все спали, а наутро так объяснил, будто купец с вечера сильно пьяный был, спьяну, видно, в воду свалился.

Купец вез с собой малого сына; того злодей будто не тронул. С тех пор, сказал, судьба его бьет - нищим стал. «Нынче, - говорит, - честным путем деньгами разжился, ладил с товарами на родину податься. Деньги до времени зарыл тут на кудельнице. А в эту ночь пришел - яма разрыта, деньги воры унесли».

Покаялся немец, а наутро убогий его из петли вынул.