Вот после того разговора на кудельнице Степанка и отдумал убивать себя. «Нет, - говорит, - не испытал я еще свою судьбу, не переломил свою жизнь». И порешил бежать на Ладогу - может, и удастся ушкуйников по пути встретить, умолить Оверьяна Михайловича взять его, Степанку. Прямо тогда с кудельницы и пошел от деревни к деревне, где дорогами, а где и бездорожьем.
До Ладоги дошел, а там рыбаки до скалистого мыса подвезли. Было в уме у Степанки, что не минуют ушкуйники того места, где божьи старцы спасаются. Слыхал, что и в прежние времена ушкуйники тут причаливали снасти чинить, самим отдохнуть. В лесу по пути к скиту измученный Степанка сомлел и упал. Тут и подобрал его старичок инок.
Горько было Михалке узнать страшную правду о гибели отца, хоть и не знал, не помнил его вовсе. И отомстить за отца не дано было Михалке, - злодей сам руки на себя наложил.
Сумрачный ходил Михалка, - куда себя деть, не знал. Да и безделье тяготило; уж скорее бы вскрылась река, скорее бы в путь!
А Оверка с того дня еще ласковее к брату стал.
С вешней водой тронулись ушкуйники вниз по Двине и дальше Вычегдой на Каму-реку. Была уже середина лета, как доплыли Камой до Пермьской земли. Вот сюда, в эти-то места и рвалась Степанкина душа: дико, привольно, а какой народ здесь живет, то никому неведомо. Радовался Степанка и о холопстве своем уж и не столько печалился: знал, - теперь-то уж добьется вольной волюшки.
Глава пятнадцатая
ЧУДЕСНАЯ БЕРЕЗА
Оверка лежал на дне ушкуя и глядел в небо. А небо синее, как река, по которой плывут новгородские лодьи. Леса подступили к самой воде. Будто дремлют могучие седые ели. Стройные сосны купают корни в воде, а кое-где белеют березы.
Лениво шевелят веслами новгородцы. Тишь-то какая! Едут-едут, и все леса бескрайние, и людей не видать.
- Где же они, лиходеи? С кем сразиться? Хоть бы леший в гости позвал, скуку рассеял.
- Бог с тобой, Оверьян Михайлович, - перекрестился Вячка. - К ночи нечистую силу поминаешь. В лесу нечисти всякой много, уж больно густ лес. - И, как бы в ответ на эти слова, донесся до середины реки чей-то протяжный зов. - Вона, слыхали? Хозяин зовет.
Бок о бок стали ушкуи, молодцы весла бросили: и впрямь кто-то кричал в лесу.
- Птица ночная, - подбадривал себя Вячка, - не леший то.
- А и леший, так что? - вмешался Степанка.- Новгородец ни лешего, ни другой какой нечисти не испугается.
- А кто робок больно, сидел бы дома с мамушками да с нянюшками, - строго поглядел на Вячку Оверка.
- Бояться, Оверьян Михайлович, не должно, а и связываться с нечистым негоже, - раздались негромкие голоса.
Оверка смеялся. Большой, сильный стоял он посреди лодьи и веселился от всей души. И вдруг оборвался смех. По реке навстречу новгородским лодьям плыло диковинное суденышко. И откуда взялось - неведомо. Притихли ушкуйники, глаз от суденышка не отводят. Солнце уже за лес зашло, огненным цветом пламенело небо да ярко золотились стволы сосен на другом берегу. Михалка стоял рядом с братом, вглядываясь в диковинное суденышко. А оно плывет и плывет: челнок не челнок, и будто кто сидит в нем. Вдруг звонкий голос Степанки разорвал тишину:
- Гляди-гляди, - борода в воду свесилась!
- Не борода, трава речная на коряге… - дрожащим голосом выговорил Вячка.
- Какая такая трава? Глянь-ко, самый что ни на есть леший! Головой нам кивает!
- Что делать велишь, Оверьян Михайлович?
- Видно, хозяин лесной в гости зовет, а от хозяйской хлеб-соли отказываться не след, не в новгородском обычае.
Сжались сердца новгородцев от суеверного страха, но опять же и поглядеть охота, что за старичок такой на диковинном суденышке плывет. Обакун, Ракша приободрились, заговорили Оверке в тон:
- Что он нам сделает, леший-то? Позовет в гости - пойдем.
Вдруг челн, совсем было приблизившись, завертелся на месте, старичок закивал бородой и шибко-шибко погнал свое суденышко к берегу. Осмелели молодцы, зашумели, закричали:
- Ай да мы! Лешего испугали!
А из-за леса неслись непонятные звуки.
- Говорю, в гости зовет! - крикнул Оверка. - А ну, кто со мной?
Степанка первым вскочил, за ним Михалка и еще пять храбрецов вызвались за Оверьяном в лес к лешему идти. Всех восемь человек.
Вячко видит - не один он лешего остерегается - приосанился.
- Не горазд я на чужое угощение, свое найдется. Иди, Фалилей, угощу немецким вином. Выпьем да спать заляжем.
Восемь человек с Оверкой во главе поплыли на своей лодье к берегу, а остальные остались ждать - что будет?
Долго еще слышались голоса храбрецов:
- Вячко, а Вячко! Стереги добро! Утащит что водяной, - ты в ответе!
- Не отпускать бы их, - тревожились новгородцы, - плохи шутки с нечистым…
- Не отпустишь его, как же… Оверьяна не переспоришь.
Уже и голосов не слыхать. Исчезли в лесу все восемь побратенников. Вернутся ли?
- Ну, даст бог, худа не случится: поиграет с ними леший, да и отпустит.
Перекрестились новгородцы, завернулись, кто в метель, кто ковром укрылся. Заснули.
Тихо плескалась вода о днище лодьи. Прибрежные березы шелестели листьями. Где-то кричала ночная птица. А может, то и не птица была…