Ушли клоуны, пришли слезы…

Посреди мостовой стояла женщина, водитель посигналил. Но женщина не двинулась с места. Барски притормозил и повернул руль. Но та тоже сделала несколько быстрых шагов в сторону и едва не оказалась под колесами. Брюнетка с большими карими глазами, скуластая и очень привлекательная. Разве что слишком ярко накрашенная. В углу рта — сигарета. Тонкое красное платье с глубоким декольте и разрезами на бедрах. Молодая женщина помахивала сумочкой из черной лакированной кожи. Рот ее растянулся в привычную улыбку, когда она подошла к окну машины, где сидел Барски.

— Эй, парочка! — Голос у нее был столь же вульгарный, как и внешность.

Отшвырнув сигарету, она открыла левую заднюю дверцу машины и плюхнулась на сиденье.

— Ну, наконец-то! Наконец-то опять позабавимся втроем!

— А ну выметайся! — в ярости крикнул Барски.

Женщина в красном задрала юбку.

— Вот, смотри! Я на все согласна! Как пожелаете, так и развлечемся. Могу и с одним тобой, если твоя сладкая согласна посидеть и посмотреть. Нет такой штуки, которую я не смогу проделать!

— Немедленно выйди из моей машины! — сказал Барски.

— Не надо, миленький! Посмотри, твоя сладкая уже изнывает от похоти! — Она наклонилась и поцеловала Барски в шею.

Он оттолкнул ее. Вскрикнув, она упала на пол машины. При этом она задела сумку Нормы, и из нее почти все высыпалось.

— Свинья ты паршивая! — выругалась женщина в красном платье. И сразу же добавила с ухмылкой: — О-о, пардон, мадам. Я соберу, не беспокойтесь, — и начала укладывать все обратно в сумку. — Подходящего кавалера вы себе выискали, нечего сказать! Грязная свинья!

Барски вышел из машины, открыл заднюю дверь, схватил женщину за шиворот и вытащил на мостовую.

— Ай-ай-ай! — завизжала она и принялась колотить Барски черной лакированной сумочкой. — Дерьмо! Слабак! Спидовец!

Рядом остановился черный «мерседес», из него выскочило двое мужчин — и женщина в красном скрылась в соседнем переулке. Один из них бросился за ней. Другой обратился с Барски с вопросом:

— Чего она от вас хотела?

— А вы как думаете?

Мужчина в штатском заглянул в машину. У него был сильный фонарь.

— Она не успела ничего подложить?

— Вряд ли. Я ее быстро вышвырнул. На вас понадеешься — сам будешь виноват…

— Да, черт побери, мы тут возились с каким-то пьяницей.

Нагнувшись, он посветил фонарем по углам, поднял сумку и протянул Норме.

— Ваша? Ничего не пропало?

Норма вопросительно уставилась на него.

— А вы кто?

— Я спрашиваю: ничего не пропало?

— Кто вы такой? — разозлилась Норма.

— После трагедии в цирке все мы получили личную охрану, — объяснил Барски. — Эти господа ехали за нами. Вы, фрау Десмонд, не обратили внимания…

— Личная охрана?

— Да, да, — подтвердил мужчина в штатском. — Так ничего не пропало?

Норма взяла сумку в руки. Незнакомец посветил ей фонарем.

— Диктофон, камера, кассеты, пленка… Нет, все на месте, — сказала Норма.

— Вы уверены? — переспросил он.

— Да.

— Это ваши вещи?

— Да.

— А не другие? Их не подменили?

— Нет, черт побери! Что я, своих вещей не узнаю?

— О’кей, значит, это была всего-навсего шлюха.

Вернулся второй. Он никак не мог отдышаться — видно, пришлось побегать.

— Ну что?

— Исчезла. Тут такая улица… борделей… В один из них она и шмыгнула. Найдешь ее теперь, как же. В таких домах обязательно есть черный ход. И в каждом — по пятьдесят девиц. Веселье, как в сочельник.

— Ладно, — сказал первый. — Ложная тревога. Но лучше уж ложная, чем настоящая. Все в порядке, господин доктор. Спокойной ночи, сударыня.

Барски сел за руль, оба охранника вернулись в свою машину и, подождав, пока «вольво» отъедет, последовали за ним на некотором расстоянии. Спутник Нормы всё ещё нервничал.

— Мне очень жаль, — проговорил он, покусывая губу.

— Итак, личная охрана, — повторила Норма и, бросив взгляд в зеркальце обзора, сразу увидела черный «мерседес». — Конечно. Понимаю. Теперь — понимаю.

— Мне в самом деле очень жаль, — сказал Барски.

— Ваша-то какая вина! Случайность! Когда я живу на Паркштрассе, мне часто приходится проезжать по Репербану. По пятницам, когда сюда на автобусах приезжают голландцы и бельгийцы, здесь творится нечто невообразимое!

— Ну и язык у этой женщины… мне так неловко перед вами…

— Успокойтесь в конце концов! Я — журналистка, и мне приходилось слышать ругань похлеще…

Он покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Нет. Это было… это было омерзительно.

— Забудьте о ней! Главное, она ничего не украла.

Долгое время оба молчали. Репербан остался далеко позади, когда он снова заговорил, будучи мыслями далеко-далеко…