Ушли клоуны, пришли слезы…

Барски появился после полуночи, когда Норма досматривала последний выпуск теленовостей.

— Мне очень жаль, что я так задержался. Сообщили что-нибудь интересное? — он кивнул на телевизор.

— Перед зданием федерального криминального ведомства в Кельне взорвали автомашину. Убытков на миллион марок с лишним. Введен строжайший контроль на дорогах и вокзалах. Есть сведения, что террористы собираются взорвать промышленные здания, линии электропередач и дворцы правосудия…

— Жить становится веселее с каждым днем.

— Буквально с каждым, — согласилась она. — Это был Том, да?

— Да. Но расследование идет своим чередом. Сондерсен со своими людьми остался в Ольсдорфе. Хорошо, что нам не придется хотя бы врать без конца родителям Тома. — Он опустился на стул. — О чем вы сейчас подумали?

Диктор читал прогноз погоды. Норма встала и выключила телевизор.

— О том, например, что иногда жизнь способна все-таки сжалиться над нами. Возьмем случай с Томом: она проявила добросердечие к двум старикам. Однако подобное добросердечие свойственно ей лишь в исключительных случаях. А почему, собственно? Почему только в исключительных, а не чаще? Почему бы ей не быть добросердечной вообще, всегда?

Он откинулся на спинку стула и поднял голову, и она заметила темные круги у него под глазами.

— Какое тягостное впечатление произвело на всех это вечернее совещание, правда?

— Избежать его было нельзя.

— Фрау Десмонд…

— Да?

— Я наблюдал за вами. Вы подумали, что и я могу оказаться предателем. Подумали или нет?

— Да, — сказала Норма.

— Вы считаете, что я постоянно обманывал вас?

— Это мне неизвестно. Если вы замешаны в предательстве, вы никогда в этом не признались бы.

— Я не предатель, фрау Десмонд. Вы мне верите?

— Недавно сюда позвонил Алвин Вестен. Из Москвы. Он задержится там еще на несколько дней, а потом вылетит в Нью-Йорк. Двадцать четвертого сентября собирается быть в Берлине. Наверное, у него важные дела.

— Фрау Десмонд, я спросил, верите ли вы мне.

— И еще он просил, чтобы вы тоже приехали в Берлин. Сможете?

— Ну, ладно, на нет и суда нет. — Он встал и прошелся по комнате. — Разумеется, смогу, если надо… Помните сегодняшнее утро? Ниццу, ресторан на втором этаже? Никак не отделаюсь от удивительно странного, ни с чем не сравнимого ощущения…

Она ничего не ответила.

Барски вдруг обратил внимание на фотографии, стоявшие на белом столике.

— Сколько лет было вашему сыну?

— Он на три года младше вашей дочери.

— Завтра я помогу вам переехать и устроиться здесь по-человечески.

— Надеюсь, я сама справлюсь.

— У нас достаточно персонала, который вам с удовольствием поможет.

— А вот за эту помощь я вам благодарна.

— Я хотел вас еще кое о чем спросить… Но в данной ситуации…

— Спрашивайте.

— Я спрашиваю как бы от имени Ели. Она так давно мечтала… И вечно я почему-то откладывал, что-то мешало… Я насчет прогулки на пароходе по каналам. На сей раз я ей твердо пообещал: в ближайшее воскресенье поедем обязательно! Я был бы просто счастлив… мы были бы счастливы оба! Еля очень вас просит…

— Что ж, я с удовольствием, — просто, без всякой рисовки ответила Норма.

— Спасибо, — сказал он. — Спокойной ночи! — И медленно пошел к двери, открыл ее.

— Доктор! — позвала Норма.

Он повернулся к ней.

— Да?

— Я вам верю.

18

Издателю «Гамбургер альгемайне цайтунг» Хубертусу Штайну было семьдесят два года. В восемнадцать лет он пришел учеником в наборный цех типографии газеты, принадлежавшей тогда его отцу Томасу. За год до захвата Гитлером власти он еще относил перевязанные гранки набора на столы верстальщиков. В сороковом году его арестовали и приговорили к смертной казни за преступления против третьего рейха. Тогдашний главный редактор газеты, служивший во время первой мировой войны в одной летной части с Герингом, обратился к нему за помощью. Геринг в очередной раз продемонстрировал, у кого в Германии подлинная власть. В обход Гитлера и министерства юстиции он заменил смертный приговор пожизненным тюремным заключением. Штайна перевели в тюрьму в Вандсбеке.