Я вновь склоняюсь в поклоне, улыбаясь — у меня нет такой власти, такая власть только у первородной дьяволицы, у Лилит. Улыбается и он. Лукаво. Знаю, что сейчас случится то, что я не ожидаю. Привыкла, но каждый раз удивлена. Вновь его движение вперед, вновь запах энергии, вновь ощущение его кожи как невесомое прикосновение. Тело отзывается новой болью в области лба словно терновый венец. Ловлю свое кровавое отражение в безжалостных глазах правителя ада. Лоб рассекают кровавые линии и врезающаяся в голову корона. То, что не хочу. То, что не надо. Я его хочу, того, кто стоит передо мной и дает мне почти безграничную власть над демонами. Мне этого не надо! Забери! Я не просила корону, она мне не нужна! Проснись, очнись! Мне и ад нужен только потому что ты в нём!
— Я умею удивлять не меньше вашего, — горячий шепот, разбивающийся о моё сердце.
— Благодарю, — склонилась вновь, чувствуя, как груз на моей голове тает, впитываясь в кожу, чертя в крови схемы, знания, имена, цифры, память вечности, я узнаю почти всё, что открыто Господином для меня.
Его большие карие глаза улыбнулись и я вышла из покоев Сатаны на негнущихся ногах из последних сил, видя, что рана кровоточит, распускаясь на белой блузе как алая роза на снегу. Я уже не вполне осознаю себя как влетаю в двери своих покоев. Спина демона в черной рубашке, что-то рассматривает на моем столе. Слабо улыбаюсь. Это позволено только одному мужчине.
— Люцифер, — болезненно шепчу, но слух молодого дьявола чувствительный.
Он разворачивается и широко улыбается, вижу в нем одновременно черты Сэта и Лилит, красивое смешение крови и повадок. Люцифер стремительно меняется в лице, улыбка исчезает когда его взор обращается к кровавому пятну. Еще секунда и ноги подкашиваются, я чувствую, что падаю и это падение не остановит ни высокий пост, ни корона только, что полученная от Сатаны, ни моё одиночество. Падение остановило дружеское участие, сильные руки подхватили меня и понесли вон из покоев.
— Только не к нему, не к нему, Люций, — твержу я, — он не должен видеть меня в таком состоянии, нет, нет…
Слышу, как досадливо цокает его сын, но слушается и несет в другую сторону от его покоев.
— Верю только Геральду… — шепчу из последних сил, — верю Геральду…
Я проваливаюсь в какую-то темноту, она обнимает меня, но я не боюсь, она знает меня, она ласкается о мои ноги, словно большой пушистый кот, она склоняется передо мной, она верит мне, почти своё, будет полностью моё, если приму сердцем, ждёт… Если приму, исчезну как Виктория, возрождаясь как главная дьяволица… Проваливаюсь в небытие, карабкаясь изо всех сил… Неужели это всё…
Пробуждение было не таким болезненным, раны не чувствую, всё затянулось и я чувствую на лбу холодные пальцы, считывая запах энергии.
— Геральд…
Всполох черноты перед глазами, чуть приоткрываю веки, видя перед собой осунувшееся лицо демона.
— Молодец, Уокер, — храбрится, только хрипота выдает волнение.
Ладонь стиснута с другой стороны.
— Люций, — снова шепчу, облегченно, губы касаются моей руки и, кажется, что-то влажное.
Немного морщусь от боли все ещё, вглядываясь в его суровое обычно лицо с разводом скупой слезы.
— Разве так учила… будь сильным, мой мальчик, — говорю уже более уверенно, ощущая только слабость, боли нет.
— Спасибо, — уже обращаясь к Геральду.
— Напугала, признаюсь сразу, — проговорил тот и я увидела мигом проступившую от волнения испарину на лбу и около носа, — яд был силен.
Улыбнулась и пожала его ладонь.
— Знаю, что это мать, — с гневом проговорил молодой демон, его зубы скрипнули от злости, — Убью её.
Я вцепилась в его руку и заставила посмотреть мне в глаза.
— Нельзя ненавидеть свою мать…
— Но она… ты же… — он пробовал оправдать свои слова и ему было больно за меня, хотелось наказать обидчика, вот только мне не нужно было этого.
— Она твоя мать, чтобы не было, как бы не было, помнишь я тебе говорила про обстоятельства, вот они, ей больно, оттого она и «кусается», причиняет вред и боль другим, не будь таким, ты — будущий правитель ада, ты — будущий король, в твоих руках всё, будь выше своей боли, но не смей не реагировать на чужую, — быстро говорю я, пытаясь не впасть в бессознательное.
— Евангельская проповедь в аду, — спешит съязвить Геральд.
Я улыбаюсь и быстро проговариваю:
— Сидят здесь два здоровых лба, расквасились, не дождетесь, не избавитесь от меня, — говорю так, что оба облегченно вздыхают.
Я вновь обращаюсь к Люциферу:
— Но когда-нибудь я уйду… сама, и вот тогда ты должен быть сильным.
Его челюсть поджимается, скулы очерчены предельно остро.
— Я не отпущу.
— Отпустишь, если я захочу, и ад не остановит меня.
Переплетение взглядов. Он упрям, но соглашается со мной, ибо наша привязанность хрупче чем горный хрусталь и крепче чем дамасская сталь одновременно. Я научила его самому главному — всегда быть честным с самим собой, мне больше нечего ему дать. Осталось только инициировать.
— Отдыхай, Виктория, — холодные пальцы друга скользят по сомкнутым векам и я вновь проваливаюсь в уютную тьму.