— Дорогой Кадзи, это делается в назидание другим, — говорил директор. — И, к сожалению, сейчас ничего уже сделать нельзя. Ведь это их решение, а не мое. А им противиться опасно!
— Если вы попросите отменить казнь, вас послушают. Вы говорите — в назидание другим, но разве только страхом можно держать людей в подчинении?
— Все это очень благородно, но почему ты этого не сказал жандармам? У меня, конечно, есть своя точка зрения на этот счет, но из правления на мой запрос ответили, что в это дело лучше не вмешиваться, пусть решает военная жандармерия.
— Почему?
— Видимо, на то есть причина.
— Но поймите, вы собираетесь без всяких оснований рубить человеческие головы!
Директор молчал. Его всегда красное лицо стало постепенно бледнеть. Не надо было награждать этого самоуверенного молодого человека.
— Я простой служащий, — тихо сказал Кадзи. — У меня нет сильной руки, в правлении. Поэтому я прошу вас… Если вы будете настаивать перед жандармами от имени фирмы…
— Просишь? Что-то на тебя это не похоже, — сказал директор, спрятав недовольство за натянутой улыбкой. — Видишь ли, ты в общем говоришь справедливые вещи, но все-таки рассуждаешь однобоко. Пойми, что в военное время нельзя мыслить категориями мирного времени.
— Откуда вы это взяли? Это какое-то недоразумение.
— Хорошо! — холодно сказал директор. — Пусть недоразумение, и все же у нас с тобой разные точки зрения. Но оставим споры, к чему переливать из пустого в порожнее! Тебе не нравится позиция правления. Что ж, попробуй изменить ее.
— И попробую!
Кадзи уже выходил из комнаты, когда Куроки добавил:
— Учти и другое: ни у правления, ни у меня нет времени заниматься твоими пленными столько времени, сколько ты требуешь. Постарайся не повредить своему положению, докладывая об этом вопросе.
Нет времени! Да разве в этом дело? Им всем просто наплевать на этих людей, а тут еще надо идти против всесильной жандармерии. Впрочем, они и к японскому народу так же относятся. Если уж и японский народ приносится в жертву, что же тут говорить о пленных китайцах!
Кадзи не смог дозвониться начальнику даже по прямому проводу. Ему сказали, что тот находится на совещании. Но вдруг в трубке послышался голос Окидзимы. Кадзи попросил его обязательно встретиться с начальником отдела и попросить его вмешаться в дело семерых заключенных. Маленькая надежда еще тлела где-то в груди Кадзи.
Комнаты опустели. Обычно после работы задерживался в отделе вместе с Кадзи только Чен, а его уже не было в живых. Нет пока звонка и от Окидзимы. Кадзи в раздражении ходил по комнате.
Наступил вечер, везде уже зажглись огни, время шло быстро, а звонка от Окидзимы все не было. Кадзи сердился на себя. Почему у него не хватило смелости поспорить с жандармами? Что толку горячиться перед директором? Директор струсил, но струсил и Кадзи. У того были на то свои причины, у Кадзи — свои.
А не посоветоваться ли с Ваном? Может, он что-нибудь придумает? Нет, не стоит, тут и Ван со своей светлой головой не в силах ничего сделать. Только посмеется над Кадзи, это лучшем случае, а то и оскорбит еще. А как хочется получить умный совет, найти друга, который бы понял, помог. Один! Чувство одиночества клещами щемило грудь. Надо идти домой, к Митико. А телефон все молчит. Кадзи стал ходить по комнате быстрее. Под столом он увидел брошенную газету. Кто-то, наверно, приносил в ней завтрак. Он ее поднял. Сквозь масляное пятно ясно виднелись слова:
«Министр иностранных дел г-н Сигэмицу разъясняет: основа построения Великой Восточной Азии — это дух равенства и взаимной выгоды азиатских держав. Агрессивные замыслы Америки и Англии в отношении колоний в Азии разбиты вдребезги». А руководствуется ли сам министр этим духом? Убедиться, пожалуй, случая не представится. Взаимная выгода? Какое лицемерие! Япония только берет, и если надо — силой. И ей в этом помогает и он, Кадзи.
Кадзи взял подшивку газет. Вот сегодняшняя, что в ней? Снова то же.
«В Нанкине подписан договор о дружбе и взаимопомощи между Японией и Китаем. Заложена основа мира и процветания этих стран на вечные времена. Империя продолжает освобождение Азии».