Условия человеческого существования

— Директор мне сказал, что я в общем говорю справедливые вещи, но думаю однобоко. Ты говоришь и справедливо и, видно, правильно. Однако я не подхожу к роли такого организатора. Ведь я не более как «подручный японского милитаризма». Если бы все мои действия нравились тебе, меня давным-давно уже не было бы на руднике.

— Вы все еще забавляетесь самоистязанием и не хотите видеть всей правды. Вы хотите оправдать свое бездействие. И в то же время гордитесь собой, считая, что вы не такой, как другие японцы.

— И… — протянул Кадзи, ожидая продолжения. Глаза его мрачно блестели.

— Когда меня привезли сюда, я заметил одного японца, который не гордился тем, что он японец. Этот человек, как и другие, на словах был к нам строг и даже груб, но думал он иначе. Я тогда решил, что это надо ценить — это так редко в наши дни. — Ван твердо взглянул на Кадзи. — Я не ошибся в нем?

Кадзи с трудом выдержал взгляд Вана.

— Кажется, ошибся.

— Да, кажется, ошибся. — Глаза Вана посветлели. — Видите ли, мелкие ошибки делают все, и вы и я. И их можно простить, если человек их не повторяет. Но допустить крупную ошибку в решающую минуту — это значит совершить преступление, которое простить нельзя. Вы, насколько я понял, хотели благоволить нам, но, кажется, мучились сознанием того, что ваша служба содействует войне. Это была длинная цепь мелких ошибок и оплошностей…

Кадзи несколько раз кивнул.

— И вы надеялись, что когда-нибудь представится случай их исправить. Но данный случай — совсем не то. Такое не исправишь и не простишь.

— Почему? — едва шевеля губами, спросил Кадзи.

— Это перепутье. Или вы станете соучастником в убийстве, рядящимся в тогу гуманизма, или же будете достойны называться прекрасным именем — Человек.

— Я это сам хорошо знаю…

Кадзи отошел, не попрощавшись, будто стоял здесь один.

— Господин Кадзи, вы отступили, вы решили, что против насилия бороться нельзя. Вы многого еще не понимаете.

Кадзи остановился.

— И если говорить откровенно, вы сами не доверяете человеку. Но что бы вы ни думали, у человека всегда где-нибудь оказывается друг. Только нужно его найти, пожать ему руку. Возможно, это слишком красиво, но я верю, что наш мир не станет миром убийц.

Кадзи снова двинулся вперед.

«Я очень хотел бы посмотреть, Ван, что бы ты стал делать на моем месте».

Когда Кадзи вышел на дорогу, он обернулся. Ван стоял на прежнем месте и смотрел ему вслед.

34

По засохшему полю гулял холодный ветер. Огромное багровое солнце опускалось за горизонт. Местом казни выбрали это засохшее поле, отрезанное от поселка высокой сопкой.

Старания Окидзимы ни к чему не привели. И просьба Кадзи о помиловании осужденных, адресованная на имя капитана Кавано, была отвергнута. Коль скоро решение принимает армия, оно не может быть отменено, сказал он. Дать делу обратный ход, поскольку обвиняемых приговорили без достаточных оснований, было бы равносильно признанию в чинимом ею произволе.

К месту казни Кадзи пошел через поле один. Все, что произошло вчера, нет, все, что произошло в последние несколько месяцев, не дает ему покоя. Резкий ветер словно рвет в клочья его душу.

Сюда он приехал с честолюбивыми надеждами посвятить себя служению гуманным идеалам. И вот он идет к месту казни, он будет свидетелем чудовищной расправы над людьми. Да он и сам уже не человек, а какой-то клубок низких страстей и желаний, подлец, способный продать душу, лишь бы сохранить свое благополучие. Его решимость оказалась мнимой — она сгорела, как солома в огне. Вчера она обратилась в пепел, не устояв перед пылкими порывами Митико.

Да, это было вчера. Кадзи совершенно безвольный сидел за столом, обхватив руками голову. Митико смотрела на мужа, испытывая двоякое чувство: успокоенности и жалости.

Она подошла к Кадзи и, положив руки ему на колени, сказала:

— Ты сердишься, что я тебе помешала?

Кадзи не ответил, ему хотелось заплакать. Нет, ему никто не помешал, просто они еще раз заключили между собой договор на счастье. Но как одно сердце может вместить и благодарность к Митико и извинения перед теми, осужденными. Вот что сейчас мучило Кадзи.

— Тем семерым ты поможешь, — говорила Митико, — а тебя я лишусь. И мне лишь останется утешать себя, что у меня был достойный муж!

Кадзи мучило сознание полной безысходности. Митико смотрела в глаза мужа, и ей казалось, что Кадзи все-таки винит ее.

— Я причинила тебе страдания, да?

— Нет, нет, что ты! — ответил Кадзи, до боли сжав плечо жены. — Я ведь сам хотел этого. Я и сейчас, видимо, доволен, что мне удалось избежать опасности. Но мне стыдно. А тебя почему-то это радует. Но скажи, ради бога, почему? Хочешь хоть на день продлить наше счастье? А там будь что будет? Так, что ли?

Митико чувствует, как сильные руки мужа трясут ее. Что ж, пусть так. Сейчас ей было все равно. В конце концов, их жизнь принадлежит только им. И пусть ненадолго, пусть мгновение они будут счастливы, а там и в самом деле — будь что будет!