Условия человеческого существования

Решение он принял уже после того, как сказал эти слова. Да, пусть бегут! Надо или подкупить караульного, или, обманув, связать. Только бы они убежали. А потом уже доказывать, кто прав, а кто виноват. Или что-нибудь еще можно придумать. Что из того, что он после казни будет иметь право упрекать несправедливую власть? Этих семерых-то уже не будет.

Митико решила, что Кадзи не в своем уме. В растерянности она пыталась разглядеть выражение его лица, но ничего не видела; только напружинившееся тело мужа говорило о его решимости. Она сильно тряхнула его за плечи.

— Опомнись! Что будет с тобой, если ты на это пойдешь?

— У меня нет времени придумать что-нибудь другое. — Кадзи отстранил жену. — Будь что будет, мне все равно. Или я останусь человеком, или уже никогда не смогу называться им.

— Но это же конец! А наша жизнь только началась! — Митико снова ухватилась за мужа. — Ты сделал все, что было в твоих силах. Ты их освободишь, а там будь что будет? Так? А я так не хочу. Не хочу! Не хочу, чтобы из-за них погибли мы!

Погибли? Да, она права, это будет конец. И все же их надо освободить.

Наступило тягостное молчание, как будто в комнате никого не было. Такая тишина бывает в пещере.

— Не останавливай меня. — Это сказал Кадзи, не сказал, а выдохнул. Митико охватило отчаяние. Она вскочила, включила свет и загородила ему дорогу.

— Не пущу! Я позову людей! Посмотри на это! Когда мы его покупали, что ты говорил? — Она схватила его за плечо и показала на блюдо.

Там по-прежнему мужчина и женщина были слиты в счастливом объятии. Когда они покупали эту вещь, они хотели быть такими же счастливыми. Сколько было надежд! А сейчас бездна раскрыла свою пасть.

— Я знаю, — голос Митико стал слезливым, — ты тоже не хочешь разбить нашу жизнь. Ведь так? Я обещала тебе быть всем с тобой вместе. Так почему же ты сейчас хочешь идти один, бросив меня, разбить наше счастье, которое нам с таким трудом удалось схватить? Но, может, мои слова уже ничего для тебя не значат? То, что ты делаешь, быть может, и достойно, но что принесет мне твоя достойная смерть? Не спорь, это будет конец! Как я буду жить без тебя? Чем? Воспоминаниями о взаимных клятвах? Воспоминаниями о тебе, безгласном и бесплотном?

Митико в изнеможении опустилась на пол и зарыдала.

— Какой ты жестокий!

— Что же мне делать?..

— Не ходи, прошу! Умоляю!

Кадзи сел за стол. Митико продолжала рыдать. Казалось, время остановилось. Кадзи сидел не шевелясь. Митико подняла голову.

— Прости меня! — сказала она дрожащим, жалобным голосом. — Делай так, как тебе кажется лучше. — И тут же у нее из глаз хлынули слезы. — Может быть, я не права. Потом ты будешь проклинать меня, скажешь, что я тебе помешала… И совсем разлюбишь.

Кадзи повернул голову. Митико сидела на полу и смотрела на него с мольбой, по ее бледному лицу ручейками текли слезы, она их не вытирала. Кадзи сделал движение встать, он хотел было подойти к жене. Это была последняя вспышка воли. Он попытался что-то сказать, но ничего не сказал. Последние силы оставили его.

— Нет, я ни на что не годен, — простонал он, уронив на стол голову. — Я уже не могу…

33

— Буду говорить прямо, — стоя на заиндевевшей траве у проволочного заграждения, говорил Кадзи Ван Тин-ли. — Единственное, что осталось, это еще раз поговорить с жандармами и ждать результатов от Окидзимы.

— А есть ли хоть какая-нибудь надежда? — спросил Ван Тин-ли, внимательно посмотрев на Кадзи.

Кадзи воспаленными от бессонницы глазами глядел на восток, где всходила заря. Горизонт пылал багровым огнем. Кадзи показалось это дурным предзнаменованием.

— Надежда? Один шанс из ста.

— Это касается не только нас, — сказал Ван. — Сейчас не только наши товарищи стоят на перепутье жизни и смерти, вы ведь тоже на перепутье.

— Это верно.

— Если вы ничего не добьетесь, все отвернутся от вас. Да вы сами себе будете противны.

— Знаю…

— Знаете и ничего не делаете? Прошение, разговор по телефону и ожидание, что принесут усилия друга? Не много.

— Что же ты хочешь, чтобы я сделал?

— И это спрашивает человек, который может свободно передвигаться за этой проклятой проволокой!

— Сегодня ночью я чуть не стал героем, — сказал Кадзи, выдавив горькую усмешку. — Я хотел освободить арестованных. Знаешь, чем это кончилось? Геройства не получилось.

Ван отвел взгляд от Кадзи и посмотрел туда, куда до этого смотрел Кадзи, — на восток.

— Победили слезы женщины, ее один волосок привязал героя к постели. Что же ты не смеешься?

— Сейчас есть дела поважнее, чем слушать ваши насмешки над собой. Семерым грозит смерть. — Голос Вана стая холоден и тверд. — Насколько я знаю, у вас в отделе примерно сорок человек. Не все же они потенциальные убийцы, жаждущие кровавой расправы. Объединив усилия этих людей, можно коллективно протестовать против казни. Не думаете ли вы, что это было бы более эффективно, чем действия одиночки? Такой протест укладывается в рамки закона, и сделать это можно очень быстро.

Кадзи посмотрел в сторону рудоуправления.