Условия человеческого существования

— Кадзи, возьми двух солдат и отправляйся вдоль дороги, — приказал подпоручик Нонака. — Задача — добраться до высоты, — подпоручик показал на возвышавшуюся перед ними сопку, — и оттуда разведать обстановку в расположении противника. Наметить удобные места по обеим сторонам дороги, где мы разместим истребителей танков. Возвращайтесь к заходу солнца.

Кадзи не испытывал ни страха, ни волнения. Может быть, оттого, что еще не проникся ощущением опасной близости к противнику.

Повторив приказание, он оглядел строй.

— Тэрада… Такасуги… Два шага вперед!

Оба солдата вышли из строя. Тэрада, казалось, горел отвагой. У Такасуги был растерянный вид.

Впереди, насколько хватал глаз, тянулся пологий склон, похожий на гигантскую покосившуюся коричневую стену. Дорога, служившая разграничительной линией между ротой Дои и соседними подразделениями, спускаясь в долину, пересекала узкую речку и тянулась вверх по этому унылому склону. По обеим сторонам дороги виднелись впадины, кое-где заросшие камышом, и небольшие группы деревьев — единственные укрытия на открытой местности. При таком рельефе подойти к противнику на близкое расстояние почти невозможно.

Ложбины, тянувшиеся вдоль дороги, камыши и кустарник они преодолевали ползком, короткими перебежками.

За сопками, высившимися рядом, послышался гул артперестрелки. С обеих сторон вели огонь по невидимым целям. Разведчики залегли. До вершины уже рукой подать.

Отдохнем, — облизав пересохшие губы, сказал Кадзи.

— А наши тоже здорово бьют! — прошептал Тэрада.

Артперестрелка похожа на величественную симфонию. Ее мощные раскаты звучали бы даже красиво, если б не разрушение и смерть, которые они несли с собой. А может быть, трагическая красота этой симфонии тем сильнее, что она возвещает гибель сотен человеческих жизней…

Все трое оглянулись назад. Там, на склоне, где сто шестьдесят их товарищей будут сегодня ночью рыть окопы, готовясь к бою, не видно было ни единой живой души. Буйно цветущий иван-чай окрашивал склоны в лиловое.

— Вот не думал, — сказал Тэрада, — что воевать совсем нетрудно! Но почему они не атакуют? Ведь наша рота — вот она, беззащитная, не окопалась даже.

— Потому что мы, пехота, в счет не идем! — вдыхая запах земли, ответил Кадзи. — Сперва они артогнем подавят прикрытия у нас в тылу, а потом вышлют в разведку танки — узнать, много ли у нас противотанковых орудий.

— А они есть? — приоткрыв посиневшие губы, спросил Такасуги.

— Вот начнется бой, тогда и узнаем. За нами, вроде бы, стоят двенадцать полевых орудий, но, кажется, это и все… — Кадзи взглянул на Тэраду. — Ты вот удивляешься, почему русские не атакуют. А я восхищаюсь их выдержкой. Ни под каким видом не хотят действовать опрометчиво! Даже когда имеют дело с такой слабосильной командой, как мы с тобой. В Советской Армии не то, что у нас, — они не считают, что «жизнь человеческая легче лебяжьего пуха…» Подготовятся основательно, тогда и ударят разом.

Тэрада вспомнил, как вчера Кадзи обозвал его дураком. Зачем же он взял дурака в разведку? Вспомнил Тэрада и собственные слова — он назвал Кадзи малодушным и трусом… Положим, тут он погорячился, сейчас Тэрада вынужден признать, что ефрейтор вовсе не трус… Непонятный человек!

— Дальше продвигаться опасно, — сказал Кадзи. — Пока идет артперестрелка, их пехота, пожалуй, не поднимется, но все-таки будем соблюдать осторожность. Вы оставайтесь здесь и без моего сигнала — ни с места!

Кадзи пополз вперед и вскоре скрылся из виду.

…Человек пробирается ползком сквозь опасную зону совсем один. Он не чувствует ни особого страха, ни героического стремления выполнить свой воинский долг. Просто ничего другого не остается человеку… Кадзи не столько сознавал, сколько чувствовал это. Опасность близко, совсем рядом. Но единственный путь к спасению — еще ближе придвинуться к этой опасности, убедиться, что она действительно существует.