— Да запомни еще, что мне здорово из-за вас доставалось от этих… — Он показал на палатку. — Не будь я, как ты говоришь, подлым, не страдал бы за вас… — Кадзи поднялся. — Ты круглый дурак, Тэрада, как есть дурак! Неспособный понять даже горечь тех слез, которые прольет твоя мать, когда получит по тебе похоронную. — Он повернулся, чтобы идти, но задержался и добавил: — А чтобы не было этой собачьей смерти, чтобы по тебе не лили слез, действуй с одной целью — как-нибудь остаться в живых! И не трусь, слышишь? Если дрогнешь — пропал!
Кадзи спустился к речушке. На душе было пусто. Слова, невольно сорвавшиеся с языка, теперь звучали в мозгу, как чей-то чужой голос, гулко отдающийся под пустынными сводами. Послезавтра он пойдет в бой. Как случилось, что он оказался у этого последнего рубежа? Ведь все его существо противилось этому…
«Тебя пошлют на фронт, я уверена… Поэтому так хотелось повидаться еще раз…»
Это было ровно год и четыре месяца назад.
Кадзи пытался представить себе в пустоте ночи образ Митико. Какая черная, какая страшная ночь, Митико! Вот я стою сейчас у лесного ручья… Отвечай же, как я должен был жить, по-твоему?.. Вот видишь, какой я! Как быть дальше? Неужели я буду воевать? Чего мы искали в жизни, если сейчас я жду смерти и жду спокойно… Любил ли я тебя? Митико, скажи, ты действительно веришь, что после войны снова наступит жизнь? Ты действительно веришь, что для нас с тобой еще осталось что-нибудь впереди?
Была глубокая ночь, когда отряд, высланный за оружием, добрался до этапного пункта. Вечером городок подвергся ожесточенному артобстрелу, кое-где среди развалин еще змеились языки пламени.
Этапный пункт спешно готовился эвакуироваться. По темному шоссе, вздымая клубы пыли, к пункту и обратно сновали грузовики, скрипели подводы. На территории в открытую валялось военное имущество, предметы самого различного назначения. Среди вещей бродили солдаты. Звучала площадная ругань, хриплые пьяные голоса, смех. Все это сливалось в раздражающий шум, от густой пыли першило в горле, пахло лошадиным потом, бензином, заплесневелыми мешками.
Все стояло вверх дном, не заметно было ни малейших признаков порядка, и невольно брало сомнение: полно, организованный ли это коллектив или беспорядочная орда дикарей?
Зауряд-офицер, молоденький подпрапорщик, пробрался со своим отрядом сквозь эту неразбериху к складу боепитания и, оставив солдат, пошел искать ответственного дежурного. В полутемной канцелярии, едва освещенной керосиновой лампой, несколько солдат и фельдфебель торопливо упаковывали документы. Все отлично видели, что вошел офицер, но никто даже не взглянул в его сторону. Некоторое время подпрапорщик стоял молча. Фельдфебель достал сигарету, закурил и принялся перелистывать накладные.
— Где дежурный офицер? — подавив нарастающий гнев, спросил подпрапорщик.
— В самом деле, куда это он запропастился? — как ни в чем не бывало откликнулся фельдфебель. — Затрудняюсь сказать, поскольку не состою при нем денщиком. Эй, ты, где дежурный? — спросил он у ефрейтора, проворно упаковывавшего свой вещевой мешок.
Тот ответил, почти не скрывая насмешки:
— Прощается с госпожой О-Хана, где же еще… Последнее свидание, так сказать…
— В таком случае, фельдфебель, распорядитесь вы. Я с командой прибыл за оружием. Мы торопимся. До рассвета нужно вернуться.
— Понимаю, господин подпрапорщик, но я здесь не уполномочен распоряжаться. Если будет письменное предписание от командования выдать оружие такому-то отряду, такого-то числа, в такое-то время — тогда я могу…
— Вот мое удостоверение. Действуйте. Мы спешим.
— Нет, так не пойдет, господин подпрапорщик. Должно быть предписание…
— Где тут телефон? Фельдфебель показал на аппарат.
Подпрапорщик долго и напрасно вертел ручку. Солдаты посмеивались. Наконец он швырнул трубку.
— Что с телефоном?
— Разбомбили… — ответил фельдфебель. Остальные, не стесняясь, захохотали.
— Ну, взяли! — Один из солдат взвалил на спину огромный узел и пошел к дверям, бесцеремонно задев подпрапорщика. На пороге он остановился.
— Может, сбегать в каптерку, поклянчить печенья? — спросил он у фельдфебеля.
— А я и забыл! — Фельдфебель помог ему снять узел. — Это дело! Давай-ка живее!
Тогда подпрапорщик не выдержал.
— Ни с места! — Он вытащил саблю. — Зарублю мерзавцев!
— Ч-что такое? — растерялся фельдфебель. — Что за безрассудство, господин подпрапорщик!
— Предатели! — подпрапорщик с маху полоснул саблей по узлу у дверей. — Зарублю, негодяй! А ну быстро! Выдать оружие!
Велев солдатам не выходить из строя и ждать подпрапорщика, ефрейтор Ивабути пошел поглядеть, что творится вокруг.
У продовольственного склада стоял грузовик. Десяток солдат торопливо через борт нагружали его.
— Из батальонного обоза, что ли? — спросил Ивабути у водителя.
— Да вроде бы так… А попросту сказать — личное имущество господина капитана. Ты сам-то откуда?
— Из рабочего отряда, — мрачно ответил Ивабути.
— А-а… Бедняга! — сказал солдат, сидевший на вещах в кузове.