Условия человеческого существования

На лицах рабочих, вернувшихся в бараки, когда солнце уже стало заходить, не было и следа обычной усталости. Казалось, они вернулись действительно с пикника. Правда, все были и на этот раз молчаливы. Но когда последний рабочий вошел за проволоку, Ван Тин-ли обернулся к Кадзи и улыбнулся. И только один Кадзи чувствовал себя совершенно разбитым.

8

— Скажи, Митико, почему сегодня с пикника никто не убежал? Ведь там это было сделать так легко! — спросил Кадзи у Митико, склонившейся у топки.

— По-моему, они начали тебе верить. — И Митико, выпрямившись, проверила температуру воды в ванне.

— Нет, боялись! Думали, что это какой-то подвох. Как только убедятся, что ничего нет, побегут.

— И что же тогда? Прекратишь эти прогулки?

— Нет.

— Но ведь это опасно! Они могут и тебя убить!

— Ну, до этого не дойдет.

В общем на первый раз все обошлось благополучно. Правда, беспокойство его не покидало, но настроение было отличным. Ван Тин-ли на обратном пути спросил, будет ли он и в дальнейшем выводить их на работы в поле, хотя бы по очереди, Кадзи ответил, что лишь в том случае, если он, Ван, прекратит побеги. Но как бы там ни было, самому-то Вану Кадзи ни за что не даст убежать; его он сам должен выпустить из-за колючей проволоки.

А что, если привести Вана к себе и поговорить с ним?

Кадзи взглянул на Митико:

— Может быть, и ты искупаешься?

Митико улыбнулась, показав белоснежные зубы:

— Хорошо.

Встав на дощатую решетку, она мгновенно разделась. В тусклом свете ее белое тело казалось еще более упругим. Кадзи смотрел на нее, не отрываясь. Митико подошла к ванне, и Кадзи молил небо, чтобы больше не было ни побегов, ни разговоров с жандармами. Если еще такое случится, он, пожалуй, потеряет Митико. А он не может без нее…

— Послушай, — сказала Митико, входя в ванну. — Ведь, как я слышала, производительность на руднике поднялась?

— Да, и примерно настолько, насколько мы предполагали.

— А за спецрабочих ты сейчас спокоен?

— Почти. Но почему ты спрашиваешь об этом?

— Если твои пленные успокоятся, может быть, ты попросишь отпуск? Мы съездим в город…

— Об этом я не думал, — ответил Кадзи и вышел из ванны.

— Попроси, ладно? — Митико подняла на него глаза.

— Хватит! Сейчас я думаю только о тебе.

— Неправда, ты всегда думаешь о них, — она прижала его голову к своей груди. — В городе ты хоть отдохнешь немного, забудешь о работе.

Отпуск ему необходим. Если так будет продолжаться, его нервы сдадут. И тогда в их жизни останется только колючее отчуждение. Что бы они ни делали, все их будет раздражать, начнутся раздоры. У нее заныло сердце; неужели это когда-нибудь может случиться? Она вспомнила их последнюю размолвку. Горечь от нее еще не прошла, какая-то ссадина упорно не заживала, то и дело напоминала о себе.

— Съездим в город, хорошо? Сколько дней они могут тебе дать?

— Не больше трех…

— Ну и прекрасно. — Она всем телом прижалась к мужу. — Ты будь понастойчивей! Директор, конечно, скажет, что ему будет трудно, а ты не отступай!

Кадзи не ответил. Он жадно смотрел на Митико. На ее теле блестели капельки воды. И вдруг он почувствовал, что все эти полгода, что он живет в Лаохулине, он ласкал это прекрасное тело как-то механически… Сколько же невозвратимых бесценных ночей он потерял! Сто восемьдесят ночей! Как он мог…

— Когда ты работал в правлении, ты был совсем не такой, — сказала Митико, встречая взгляд Кадзи увлажненными глазами. — Правда, ты и там был очень занят, но все же не был рабом своего дела.

— Возможно…

Кадзи сел на скамейку.

— В недалеком будущем ты, наверно, станешь большим человеком, может быть, каким-нибудь директором-распорядителем, но молодость от тебя тогда уже уйдет.

— Что ты говоришь!

— Да, да! — решительно сказала Митико. — И я тогда уже…

— Я ведь люблю не большого начальника, а тебя!

Кадзи сунул голову под кран, чтобы скрыть слезы, набежавшие на глаза. Кто же он такой в конце концов? Непоследовательный гуманист, послушный чиновник? Феминист, сочувствующий уличной девке и забывающий о жене? Верный слуга и способный работник, приумножающий военную мощь Японии? Глупец, растрачивающий себя в какой-то страсти, которой, возможно, в нем совсем и нет?

А перед глазами его стояла сверкающая, свежая молодость, и его грудь теснило желание. Шесть месяцев назад он продал кусочек своей души, чтобы получить право владеть этой юной красотой. А теперь выходит, он продает и эту красоту, и свою душу, приобретая взамен только терзания.

— Если все будет спокойно, я возьму отпуск, — сказал Кадзи. — Ты права.

— Обязательно возьми, прошу тебя! — И Митико потянулась к нему.

— Хорошо…

Кадзи обхватил Митико за плечи. Сильные руки приподняли ее и вытащили из ванны.

9

Пикники устраивались уже несколько раз с интервалом в два-три дня. Все сходило пока благополучно. Однажды Кадзи взял с собой и Чена. Во время перерыва Кадзи спросил его:

— Как себя чувствует мать? Все еще плоха?

— Так себе, все болеет, — стараясь не глядеть на Кадзи, ответил Чен.

— Все еще просит белой муки?