Условия человеческого существования

— Если попадемся — конец, — Фуруя едва шевелил губами. — Один удар жандармской саблей — и все!..

Расставшись с Фуруя, Чон Чхван в отличном настроении направился в «веселый дом». К нему подбежала одна из женщин и попыталась его обнять, но он ее отстранил.

— Где Цзинь?

— Спит со своим сопляком.

Чон Чхван криво усмехнулся и прошел в глубь барака. У каморки Цзинь он остановился и тихо позвал: «Цзинь!» Занавеска раздвинулась. Цзинь, на ходу натягивая халат, взяла Чон Чхвана под руку и повела в конец коридора.

— Что делать? — шепотом начала она. — Чен говорит, что больше не хочет этим заниматься.

— Не хочет? — лицо корейца передернулось. — Кто раз сделал — сто раз сделал.

— Молодой он, не понимает этого. Говорит, что не хочет со мной идти по опасной дорожке.

— А спать с тобой хочет?

— И меня просит больше ничего не делать.

— А ты что ответила?

— Сказала, что все скоро кончится.

Чон Чхван зло посмотрел в сторону каморки Цзинь.

— Дерьмо! Может, он уже японцам все выложил?

— Нет, этот мальчик не из таких, он этого не сделает.

— Кто его знает!

Чон Чхван жадными глазами впился в обнаженные груди Цзинь. И вдруг с силой облапил женщину.

— Отправь его домой, не оставляй у себя! Ничего, еще увидитесь.

Цзинь скрылась за занавеской.

Утомленный ласками, Чен задремал. Во сне его лицо с правильными чертами казалось детским. Цзинь сперва почувствовала беспокойство: не слишком ли опасен этому красивому юноше свирепый Чон Чхван? И тут же махнула рукой — не до других теперь, надо о себе заботиться. Если этот мальчишка кому-нибудь сболтнет лишнее, ей не сносить головы. А своя голова дороже.

Когда Чен, перейдя мостик, зашагал по поселку на горе, завыла сирена, возвещавшая о начале ночной смены в механическом цехе. Чен вздрогнул, сладостная истома, наполнявшая его, мгновенно исчезла, на смену ей пришел страх.

Что, если отправиться сейчас к Кадзи, разбудить его, поднять с постели и во всем признаться? Но Цзинь, обвивая его тело, просила ничего никому не говорить! И как просила!

— Меня тогда сразу свои убьют, — говорила она, задыхаясь от волнения. — А скоро, очень скоро все будет хорошо, я сумею вывернуться. Не говори пока, ладно?

Чен слышит ее голос, чувствует ее тело, но страх не проходит. Чем больше влечет его к себе эта женщина, тем острее он чувствует приближение опасности. Когда-нибудь все откроется. Кадзи уже поставил звездочку возле имени Чао из трансформаторной. Если он начнет разматывать нить, все ему станет ясным. Но почему он этого не делает? Быть может, ждет, когда Чен сам все скажет? Если так, то лучше открыться, тогда, возможно, он простит его. Нет, не простит, и не нужно надеяться, должность не позволит, всех передаст жандармам. А то, может, и свои убьют еще раньше, как говорила Цзинь.

Чен бредет по дороге, а мысли вереницей бегут в его горячей голове. Ему хочется расплакаться, громко, навзрыд. «А все потому, что вы меня ударили, господин Кадзи. Меня соблазнили женщиной, деньгами. А ведь я не хотел делать ничего плохого. Как же мне быть?»

Черная холодная ночь окутывает землю. Порой Чену кажется, что где-то рядом сверкают чьи-то глаза, они не выпускают его из виду. Он зашагал быстрее. Но куда идти? Он сам не знает. Может быть, к Кадзи?

Вдруг из-под придорожной ивы его окликнули:

— Ты куда это?

Чена словно окатили холодной водой, по телу пробежали мурашки. Он остановился и чуть не упал от противной слабости в ногах. Голос ему не повиновался.

— Не в ту сторону идешь, Чен! Ты дурь из головы выбрось! — Человек все еще стоял под ивой. — Не то Цзинь потеряешь навсегда. А она баба стоящая.

Теперь человек уже стоял перед Ченом. Они были почти одного роста, но Чену казалось, что перед ним стоит великан. Человек снова заговорил:

— Кажется, Кадзи в субботу уедет… Так что распорядись выключить ток.

Чен хотел сказать твердо: «Нет! Я этого не сделаю, не хочу». Но язык у него не ворочался. Когда же юноша обрел дар речи, он сказал другое:

— Чао в эти дни не будет дежурить.

— А когда он дежурит?

— В ночь с пятницы на субботу.

— Значит, в пятницу ночью.

Человек положил руку на плечо Чена и приглушенно рассмеялся:

— Что, испугался? Даже съежился весь! И как ты такой приглянулся Цзинь?

Чен молчал. Всего несколько минут — и какая перемена! Вместо нежной Цзинь перед ним этот страшный человек.

— Запомни, в пятницу ночью, — сказал человек.

— Чао уже… подозревают…

— Кто?

— Кадзи…

Человек досадливо щелкнул языком.

— А что он знает? Чао никто не поймал! — Человек подошел ближе, в нос Чену ударил запах самогона. — Зря перепугался, улик нету. Я тоже не дурак. Эти болваны японцы ночью всегда спят.

— Но ведь если это случится оба раза во время дежурства Чао, любой начнет подозревать.

— Ну, хватит! — И человек толкнул Чена в грудь. — Без доказательств этот дурак Кадзи ничего не сделает. А Чао не такой трус, как ты. Он перед ними не стоит на задних лапках. Это настоящий парень! Он гордится тем, что спасает своих соотечественников.

Чен закусил губу. Возможно, этот человек прав.

— А вы кто такой? — сдавленным голосом спросил он. — Что вы хотите со мной сделать?