– Вы что?! Подозреваете, что Витюху убил кто-то из них? Ну, вы даете! Конечно, они иногда ссорились. Говорю же – обычные пацаны. Дней десять назад Витюха за Гудком по всей спортивной школе гонялся, чтобы дать в морду за "настоящий адидасовский костюм", который Валерка ему впарил за пять тыщ. А костюмчик после первой стирки превратился в линялую тряпку. Потом Серега с Витюхой два дня не разговаривал из-за пары по алгебре: Витюха ему подсказал неправильно. А еще раньше они вдвоем чуть не убили Генашу, который приклеил к полу их кроссовки. Суперклеем. В отместку, между прочим, – за то что Серега с Витюхой его нехорошо разыграли. Влезли в его комп, стерли какой-то важный системный файл и навешали Генаше лапши на уши, что он вирус подхватил. Надо, значит, переустанавливать систему. Этот лопух два дня провозился, кучу нужной инфы и музыки потерял, и только когда установил систему, они признались. Разозлился он дико, любой на его месте разозлился бы. Но ведь не настолько же, чтобы убить!
– М-да… – Шахов потер подбородок. – А посерьезнее ссор не было? Может, кто-нибудь приревновал к Виктору девушку? Может быть, Румянцев поддразнивал кого-то из приятелей, намекая, что знает его тайну?
Игорь покачал головой.
– Не было ничего такого. Я видел их в холле ДК до начала дискотеки. Стояли кружком, трепались, ржали как кони, по плечу друг друга хлопали. Все было нормально.
Шахов сел в машину в сильной задумчивости. И чем больше он размышлял, тем больше сомневался, что вытащил кончик ниточки, а не пустышку. Дело даже не в категоричности Тарасова, уверявшего, что у троих приятелей не было и не могло быть мотива для убийства Виктора. В конце концов, Игорь сам признал, что не слишком близок с этой компанией. Вполне мог и не заметить подводных течений в их взаимоотношениях. И можно было бы пройтись еще разок по списку, поискать более осведомленных свидетелей. Можно, да вот только нужно ли? Допустим, выкопает он, Шахов, подходящий мотив, и что дальше? Не захочет подозреваемый облегчить совесть чистосердечным признанием, пошлет опера в далекое далеко, и останется Шахову только утереться. Улик-то нет! Если бы не выходка ополоумевшего Самохина, можно было бы поработать с Захаровой, но теперь фигушки! Мать девочки накатала в прокуратуру "телегу", где в числе прочего заявила, что ее дочь будет разговаривать (когда сможет) только со следователем и только в присутствии родителей и адвоката. Следователь же не станет лезть из кожи вон, ибо Егор для него человек посторонний и версия Захаровой его вполне устраивает.
И винить следака Максим не мог. Если бы не жалкое горе коллеги и товарища, у Шахова тоже не возникло бы сомнений в правдивости Вериной истории. Каким способом убийца мог впутать в такое подлое дело "образец высокой нравственности" – "правильную", прямолинейную девчонку с "обостренным нравственным чувством и прискорбным отсутствием такта"? Даже если предположить, что Захарова отчаянно влюбилась в убийцу и готова выгораживать его любой ценой, у нее просто не получилось бы убедительно солгать – тут ведь практика требуется! А Турьянову – оперу, дежурившему в ту ночь и выезжавшему "на труп" Румянцева, – даже в голову не пришло, что девчонка финтит.
Шахов настолько глубоко погрузился в раздумья, что не замечал, куда едет, и очень удивился, когда обнаружил, что машина стоит перед сквериком, за которым начинались те самые гаражи. Зачем он сюда приехал? Если оперативники и криминалисты, выезжавшие на место преступления, не смогли обнаружить ничего полезного четыре дня назад, то теперь, когда здесь основательно наследили люди, машины и собаки, искать улики и вовсе бессмысленно. Тем не менее Максим вылез из "жигуленка", дошел до дорожки, ведущей к станции, постоял там немного и двинулся в сторону гаражей. Если верить Захаровой, Румянцев стоял вон за теми кустами. Где-то здесь девчонка разглядела темную фигуру и бросилась бежать. Примерно тут преследователь настиг ее и потащил к гаражам. А вот тут дежурная бригада обнаружила тело и сидящую в снегу Веру.
Максим побродил кругом, мысленно восстанавливая картину событий. Забрел в длинный коридор между рядами гаражей, остановился, достал сигарету, чиркнул спичкой… и замер, как сделавший стойку пойнтер.
Гаражи стояли сплошной стеной – все, кроме последнего в ряду, пристроенного, по-видимому, позже. Между ним и сплошным массивом оставался зазор сантиметров сорок. Узкая дыра, почти целиком прикрытая сверху выступающим за стены металлическим листом крыши. Лист собрал снег на себя, и земля внизу осталась черной. И по этой земле кто-то основательно потоптался, о чем свидетельствовала мешанина перекрывающих друг друга следов. Кто – неизвестно, зато известно когда.