Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

– Так вот, я ей говорю: «Ты знаешь, что я сделала, Морин? Хотя у меня не было ни цента за душой, я завела себе камеристку. Тут же откуда-то появились деньги, я стала иначе выглядеть и одеваться, почувствовала себя ухоженной и нужной. Так что на твоем месте, Морин, я бы влезла в долги и наняла какую-нибудь очень дорогую девицу, которая будет набирать тебе ванну и заправлять постель». Кстати, ты была на вечеринке у Логанов?

– Заехала на часок.

– Ну и как?

– Для тех, кто никогда не бывал на вечеринках, – великолепно.

– Я тоже хотела пойти, но ты же знаешь Уолтера. В жизни не думала, что выйду замуж за актера. Ладно замуж, но чтобы по любви?! И вот, пожалуйста, сколько лет я с Уолтером и до сих пор превращаюсь в фурию, стоит ему заглядеться на какую-нибудь вертихвостку. Ты видела эту новенькую шведскую потаскуху, Карен как-бишь-ее?

– Которая снялась в очередном шпионском фильме?

– Да-да. Смазливая такая. Когда ее фотографируют по титьки – просто богиня. А ноги у нее как столбы. Просто слоновьи ноги! Раз мы с ней пересеклись у Уидмарксов, она без конца строила глазки моему Уолтеру и мычала что-то нечленораздельное… Терпела я, терпела, а как услышала его вопрос: «Сколько вам лет, Карен?» – так и ляпнула: «Господи, Уолтер, это же просто: отруби ей ноги и посчитай годовые кольца!»

– Да ты что, Кэрол?! Прямо так и сказала?

– За мной не заржавеет, ты ведь знаешь.

– Она тебя слышала?

– Я очень удивлюсь, если нет.

Миссис Маттау извлекла из сумочки гребень и принялась расчесывать свои длинные и белые, как у альбиноски, волосы – еще один пережиток давней поры ее светского дебюта. Тогда, во время Второй мировой, она с compères[62] – Глорией, Деточкой, Уной и Джинкс – устраивались на мягких диванах «Эль Морокко» и без устали чесали свои локоны в стиле Вероники Лейк.

– Утром я получила письмо от Уны, – сказала миссис Маттау.

– Я тоже, – кивнула миссис Купер.

– Тогда ты уже знаешь, что они опять ждут ребенка.

– Я догадывалась. У меня прямо нюх на такие вещи.

– Повезло этому мерзавцу Чарли! – воскликнула миссис Маттау.

– Конечно, Уна способна осчастливить любого мужчину.

– Чушь. Уне только гениев подавай. До встречи с Чаплином она хотела выйти замуж за Орсона Уэллса… а ей тогда и семнадцати не было! Именно Орсон познакомил ее с Чарли, сказав: «Я знаю, кто тебе нужен! Он богат, он гений, и ему как нельзя лучше подойдет такая славная прилежная дочурка».

Миссис Купер задумалась.

– Если бы Уна не вышла за Чарли, я бы, наверное, не вышла за Леопольда.

– Если бы Уна не вышла за Чарли, а ты бы не вышла за Леопольда, я бы не вышла за Билла Сарояна. Дважды.

Обе засмеялись – озорной, великолепно исполненный дуэт. Хотя внешне они мало походили друг на друга (миссис Маттау была ослепительно белокурая и пушистая, как гардения, даже белее Джин Харлоу, а миссис Купер – с глазами цвета бренди и ямочками на щеках – излучала темное сияние, особенно заметное в те моменты, когда на ее пухлых негритянских губах сверкала улыбка), любой бы заметил, что они одного поля ягоды – очаровательно безмозглые авантюристки.

Миссис Маттау вдруг спросила:

– А помнишь Сэлинджера?

– Сэлинджера?..

– Который написал «Хорошо ловится рыбка-бананка».

– «Фрэнни и Зуи».

– А-ха. Помнишь его или нет?

Миссис Купер задумалась, надула губки – нет, она не помнила.

– Мы тогда еще учились в «Брэрли», Уна даже с Орсоном не успела познакомиться. У нее появился таинственный воздыхатель, молодой еврейский юноша с Парк-авеню, Джерри Сэлинджер. Он мечтал быть писателем и слал ей из армии длинные десятистраничные письма – такие любовные эссе, очень милые, проникновенные. Такие нежные, что даже чересчур. Уна мне их зачитывала и спросила однажды, что я о нем думаю. «Наверное, он плакса», – говорю. Тогда она уточнила, что ее интересует другое – гениален он, талантлив или попросту глуп? «И талантлив, и глуп», – сказала я. А потом, много лет спустя я прочитала «Над пропастью во ржи» и поняла, что это тот самый Джерри… Но осталась при своем мнении.

– Не знаю ни одной странной истории о Сэлинджере, – заявила миссис Купер.

– А я только странное и знаю. По крайней мере, он не заурядный еврейский юноша с Парк-авеню, это точно.

– А, вспомнила – не совсем про него, а про его приятеля, который гостил у него в Нью-Гемпшире. Он ведь там живет? В какой-то глухомани, на ферме, да? В общем, был февраль, жуткий мороз. Однажды утром приятель Сэлинджера вдруг пропал. Ни в спальне, ни в других комнатах его не оказалось. В конце концов парня нашли в лесной чаще – лежал прямо в снегу, закутанный в одеяло и с пустой бутылкой виски в руке. Он покончил с собой: сидел в снегу и пил виски до тех пор, пока не уснул и не замерз до смерти.

Через некоторое время миссис Маттау проронила:

– Да уж, действительно странная история. Наверное, ему было хорошо – внутри горячо от виски, а снаружи ясная морозная ночь… Почему он так поступил?

– Подробностей не знаю, – ответила миссис Купер.