Услышать тебя

Как бы там ни было, нужно начинать жить по-новому. А если так, то нужно разом рвать все, за что раньше по инерции бессознательно цеплялся. Рвать решительно и бесповоротно. И все-таки он не ожидал, что это произойдет гораздо скорее, чем он думал…

Однажды, сидя в своем «колоколе», Сергей отложил в сторону ручку и задумался. Только что прошел дождь, и на стекле еще не просохли извилистые дорожки, еще мчались над больничным парком легкие облака, а ветер с шумом налетал на зазеленевшие деревья, но уже в грозовом небе то тут, то там раскрывались голубые оконца и оттуда ударяли в глаза ослепительные лучи.

Задумался Сергей не просто так. Здесь, в больнице, он вдруг охладел к своему недописанному роману. То ли от тяжелейшего физического потрясения, то ли оттого, что он смутно чувствовал, что в жизни его что-то переменилось, он вдруг понял, что работа над романом — это бегство от самого себя. В его жизни сейчас происходили более значительные по своему драматизму события, чем те, которые он описывал в романе. Да, он работал, но это уже было не творчество, а инерция… Снова и снова перечитывал написанное и все более разочаровывался: какая-то неинтересная, придуманная жизнь… Не люди, а схемы! Как он мог написать такое?.. Вспомнились вечера, когда он радовался написанным страницам, а теперь ему было стыдно…

И вот сегодня, когда прозрачный летний дождь промчался над городом, протрезвонив по крышам, как на ксилофоне, и смыл с деревьев пыль, Сергей понял, что не будет продолжать роман. Если то, что он написал, можно было назвать романом. Романом без названия. Он когда-нибудь напишет другой роман. С названием. И не будет вымучивать из себя героев. Если он после удара ножом выкарабкался, выжил, то герои его романа не перенесли этого потрясения и погибли для него. Чем крепче он чувствовал себя, тем больше худели, бледнели его герои. Становились дистрофиками. И самое удивительное: Сергею не хотелось их лечить, делать им переливание крови, пичкать витаминами. Ему хотелось поскорее их похоронить. И на могиле, вернее на романе, поставить крест…

Он не похоронил своих героев. Поступил с ними еще более жестоко: предал кремации… Здесь же, в бывшем процедурном кабинете, нашел вытяжной шкаф с дымоходом, немного напоминающий коптильню для рыбы. Сергей попросил у куривших на лестничной площадке больных спички, вернувшись, закрыл дверь и в вытяжном шкафу одну за другой сжег все двести шестьдесят страниц своей рукописи…

Он слышал, что в дверь стучат. Однако открыл, когда догорал последний лист. На пороге возникла рассерженная Альбина. Морща нос, она втягивала в себя пахнущий гарью воздух.

— Ты что тут пожар устроил?! — накинулась она на него. — Больные пришли и сказали, что в коридоре пахнет дымом… — Она вертела круглой головой в белой шапочке. — Что ты тут жег?

— Почтим память безвременно погибших минутой молчания, — без улыбки сказал Сергей и выпрямился, руки по швам, как это всегда делают в подобных случаях.

Но Альбина была слишком рассержена, чтобы докапываться до истины и понять его. Поджав губы и блестя на него очками, жестяным голосом потребовала:

— Ключ, — и руку протянула.

Сергей отдал ей ключ. Больные с любопытством по очереди заглядывали в кладовую, но, обнаружив, что никакого пожара нет, уходили…

— Больше не получишь, — отрезала Альбина, отступая с дороги, чтобы он смог пройти к двери.

— Все в порядке, Альбина, — сказал он. — Да не хмурься ты, чудачка, тебе это не идет… — И, невесело улыбнувшись, вышел из комнаты.

Они бродили с Наташей по больничному парку, слушая голоса птиц. Днем в парке трезвонили синицы, воробьи, мухоловки. Из ближнего соснового бора наведывались трясогузки. Степенно разгуливали по узким дорожкам и, весело поблескивая черными точечками глаз, наперебой пускали нежные трели.

Солнце с трудом пробивалось сквозь молодую листву. В траве потрескивали кузнечики. А солнечные полянки меж деревьями были такими яркими и свежими, что хотелось броситься на траву, перевернуться на спину и смотреть до одури в знойное фиолетовое небо.

Несмотря на хорошую погоду, на душе у Сергея было тревожно: сжег рукопись, а теперь вот терзался, правильно ли сделал. Ведь в конце концов он все-таки журналист и отлично знает, что заготовки всегда рано или поздно могут пригодиться, — можно было потом снова вернуться к роману, что-то использовать из написанного… А с другой стороны, он теперь освободился от него навсегда. К черту роман! У него есть повесть, которую нужно переделывать…

Разговора с Наташей тоже не получалось. Да и не только потому, что у него такое настроение: в последнее время он вообще не мог с ней разговаривать. Какая-то резкая стала, отчужденная. Вот идет рядом, ростом немного ниже его, длинные светлые волосы спускаются на спину. Профиль острый, ресницы длинные, тонкий красивый нос. Интересная девчонка, ничего не скажешь. Принесла коробку с продуктами: компот, печенье, два огромных апельсина — где она в это время их раздобыла?..

Сергей не очень удивился, увидев ее. К нему многие приходили из редакции. Даже Валя Молчанова. Вот пришла и Наташа.