Услышать тебя

— Давай выпьем, — сказал он и, скрипя половицами, подошел к столу. Достал из кармана бутылку коньяку, промасленный пакет. Все это выложил на стол. Ногой подвинул табуретку и уселся напротив Наташи. Небольшие светлые глаза его впились в ее лицо. Глаза были немного остекленевшие, с красными прожилками. Наверное, Блохин напрягал все силы, чтобы взгляд его был проникновенным и осмысленным, но на самом деле глаза его смотрели тупо и жестоко. Вот он перевел взгляд с Наташи на бутылку, потом снова на нее. Видя, что девушка не собирается подавать стаканы, сам встал и подошел к буфету. Достал два граненых стакана, которые Наташа вечером вымыла и сама туда поставила. Отколупнул пробку и налил.

— Я не буду пить, — отказалась Наташа.

Блохин опрокинул стакан, взглянул на закуску, но ничего не взял.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он.

— Я слушаю.

Он налил еще раз, снова выпил, не закусывая. На его скулах напряглись желваки, на лбу возле виска набухла синяя жила. Наташе стало неприятно смотреть на него, и она отвела глаза в сторону.

— Ты должна быть со мной, — сказал он. — Капа — это все ерунда. Детские развлечения. Мне нравишься ты.

— Пожалуй, тебе лучше уйти, — нахмурилась Наташа.

— Он всегда и во всем был впереди меня… — продолжал Блохин, не обратив внимания на ее слова. — Был фоторепортером, потом литсотрудником, а теперь вот почти писатель… Я завидовал ему. Завидовал таланту, тому, что у него была красивая жена… И что интересно, когда он развелся с ней, она и мне перестала нравиться… Помнишь, ты облила меня чернилами? Я ведь первый обратил на тебя внимание. Я думал, это просто так, а потом понял, что люблю тебя. С тех самых пор. И вот опять он перешел мне дорогу… Думаешь, я не видел, как ты на него вчера смотрела? На этот раз у него ничего не получится… Я женюсь на тебе!

— А я за тебя не хочу выходить замуж, — отрезала Наташа.

— Почему? — тупо уставился он на нее.

— И не стыдно тебе? — посмотрела ему в глаза девушка. — Только что был с другой… а теперь пристаешь ко мне!

— Я Капку пригласил, чтобы тебя позлить, — сказал Блохин. — Это ведь несерьезно… А ты — это другое дело. Я правду говорю…

— Ты сейчас меня злишь, — перебила она.

Он молча смотрел на пустой стакан и барабанил пальцами по столу.

— Я до сих пор не знаю, кто из нас у кого стоит на пути: я у него или он у меня? — сказал он.

— Сейчас ты, — сказала Наташа.

— Я все время думаю о тебе, — бубнил он. — Только о тебе. Я ведь тебе друг?

— У тебя есть единственный шанс остаться моим товарищем, — спокойно сказала она. — Это сейчас встать и уйти.

— К дьяволу! — грохнул он кулаком по столу так, что бутылка подпрыгнула, а стакан, налитый для Наташи, опрокинулся. — Чем я для тебя плохой? Сергей лучше, да? Но почему, почему? Объясни мне! Я хочу это понять! Слышишь?!

— Это невозможно объяснить, — ответила Наташа. — И, что бы я ни сказала, ты меня не поймешь… Слишком мы разные, Сева.

— Нет, я хочу понять! — орал он. — Говори!

— Мне нечего тебе сказать.

Ей становилось все тревожнее и тревожнее. Она никогда не видела Блохина таким. Багровое потное лицо и безумные белые глаза.

— Подумаешь, написал очерк! Или даже повесть, которую, еще неизвестно, напечатают ли… Я тоже напишу книжку. У меня уже есть несколько рассказов… Я буду писателем, вот увидишь! И мы будем вместе! Всегда. Я пью за это! Слышишь, Наташа? За нас с тобой!..

Он выпил сразу полстакана. Лицо его ничуть не изменилось, казалось, коньяк на него не действовал.

«Где же Султанов, Женька? — с тоской подумала Наташа. — Боже мой, хоть бы Лиза пришла!..»

Небо над бором погасло, луна облила верхушки сосен серебристым светом. Равнодушные, они придвинулись к дому, будто собираясь заглянуть в окно.

— Тогда я уйду, — поднялась с места Наташа. — А ты ляг, выспись. Тебе завтра стыдно будет за то, что ты тут наговорил.

Он тоже вскочил из-за стола и загородил ей дорогу. Снова сбивчиво стал говорить о своей любви, женитьбе… А потом обхватил ее за плечи и, обдавая винным духом, принялся целовать. Наташа молча вырывалась, отворачивала лицо, оцарапала ему щеку. А он все больше распалялся и сжимал так, что было не вздохнуть. Руки его до боли стискивали ее плечи, жесткий подбородок царапал щеки. Она вырывалась, молотила его кулаками куда попало, но он ничего не чувствовал, лишь дыхание становилось учащеннее. Пальцы его мяли, тискали ее тело, сдирали одежду. Она до крови закусила губу, чтобы не закричать, да и что кричать: здесь на пустынном берегу никто ее не услышит…

Услышал Дружок. Он скулил под дверью и царапал здоровой лапой, понимая своим собачьим умом, что там, в доме, неблагополучно. Но пса никто не слышал. И тогда он, задрав морду к луне, негромко протяжно завыл. И был этот вой жутким и непривычным.

— Если ты это сделаешь, — выговорила Наташа, пряча от его мокрых губ лицо, — я утоплюсь… Если бы ты знал, как ты мне отвратителен!..

Он резко оттолкнул ее, и девушка отлетела к стене. У нее мелькнула было мысль распахнуть окно и выскочить, но она не сделала этого. Слишком унизительно.

Не скрывая отвращения, обошла его и вышла из комнаты.